Книга Порочные идеалы, страница 41 – Элвин Гамильтон

Он заглушил мотор, и на некоторое время воцарилась тишина, прерываемая только шумом дождя. Лотти молча ждала.

Монахини твердили, что у нее совершенно нет добродетелей. Но она всю жизнь была терпелива. Она шестнадцать лет ждала шанса обрести семью. Подождет и сейчас, пока Бенедикт заговорит.

– Семь дней назад, – наконец промолвил он, – была убита Верити Хольцфалль. – Лотти знала это имя из газет, которыми с упоением зачитывалась Эстель. Но, когда она пыталась представить себе Верити, все Хольцфалли сливались перед ее мысленным взором в безликую толпу светловолосых красавиц. Все, кроме дочери Верити, Оноры Хольцфалль. Темноволосая пустынная принцесса мелькала в газетах чаще всех остальных. – Полагаю, эта новость пока не добралась до сельской местности.

– Нам привозят газеты только раз в неделю. – Лотти толком не знала, как следует реагировать. В один день она узнала, что у нее есть родня и что одна из них погибла. Но внутри нарастала горечь. – Вот зачем мать за мной послала? Одна из Хольцфаллей умерла, и в семье освободилось место?

«Не дерзи, – зашипели у нее в голове голоса монахинь. – Никому не нужна непокорная девчонка. Так ты не заслужишь места в семье».

Уголки рта Бенедикта едва заметно приподнялись. Лотти впервые увидела на его лице намек на улыбку.

– Ты почти угадала. Верити была Наследницей семьи Хольцфалль. Теперь ее не стало. Новую Наследницу определит состязание добродетелей. Ты – Хольцфалль и имеешь право соревноваться наравне с остальными. Вот почему твоя мать послала нас за тобой. И вот почему остальные хотят тебя убить.

Эстель любила подносить к лицу фотографии Хольцфаллей, забирать назад волосы, изображая модную городскую стрижку, и спрашивать Лотти: разве Эстель на них не похожа? Лотти, как и всегда, отвечала то, что Эстель хотела услышать. Ей и в голову не приходило спросить, похожа ли на них она сама. Она и сейчас понимала, что не похожа, несмотря на родство. Каждая Хольцфалль в газетах выглядела так, будто могла хоть сегодня стать Наследницей, не поведя и бровью. Было видно: это имя принадлежит им по праву.

А по Лотти было видно, что ей вообще ничего не принадлежит. И никогда не принадлежало. Так оно и было.

– А если я не стану соревноваться? – спросила Лотти. Жажда в ее сердце сменялась отчаянием. – Я не хочу управлять моей семьей. – «Моя семья» – эти слова звучали так чужеродно. Она не хотела быть главной, она просто хотела быть одной из них. – Если я откажусь от состязания, им незачем будет меня убивать.

– И незачем будет тебя оставлять, – спокойно парировал Бенедикт.

Значит, перед ней стоял выбор.

У большинства людей семья была с самого рождения. А ее семья маячила где-то далеко, как приманка в игре. Лотти чуть было не рассмеялась. Монахини точно так же дразнили ее мечтой о свободе. «Докажи, что ты действительно добродетельна».

Но здесь, в отличие от монастыря, у нее действительно был шанс себя проявить.

В конце ее ждал настоящий приз.

Он был так близко. Только руку протяни. Она чувствовала, что вот-вот сможет его схватить.

– Тогда я буду участвовать. – Такие простые слова, но, стоило Лотти их произнести, и щемящая тоска в груди обернулась решимостью. – Если мне нужно победить, чтобы обрести семью, пусть так и будет.

Бенедикт кивнул, нисколько не удивленный. Будто знал ее лучше, чем она сама знала себя. Он открыл дверцу автомобиля.