Книга Порочные идеалы, страница 88 – Элвин Гамильтон

– Равное избирательное право? – В этот раз недоумение Лотти было искренним. Она знала, что такое выборы. В Гельде каждые три года провозили по улицам тележку с маленькой урной для бюллетеней и жители голосовали за нового губернатора.

– Ой, не спрашивай. – Модести взмахнула рукой. – Гримы одержимы этой странной идеей, что все голоса должны иметь одинаковый вес независимо от дохода. Подумай только! Губернатору придется угождать всему городу сразу, а не служить тем, кто платит ему зарплату. – Она рассмеялась. – Ну и чепуха: разве люди вроде них могут иметь такое же право голоса, как и мы?

Лотти думала, что понимает суть богатства. До прибытия в Вальштад самым богатым человеком, которого она знала, был Леннарт Хинде. В Гельде это означало, что он мог заказывать платья из города и каждый вечер ужинать мясом. Но здесь богатство было совсем иным. Здесь оно означало власть.

Ее лицо и так раскраснелось от шампанского, но сейчас она почувствовала, как кровь к щекам приливает еще и от ярости. Лотти знала, что не умеет держать злость в узде, и из-за этого нередко попадала в неприятности. Не одну ночь ей пришлось провести в яме из-за того, что она огрызнулась на кого-то из монахинь.

И теперь, под влиянием алкоголя, она почувствовала, что вот-вот скажет что-то опрометчивое. Разрушит образ наивности и невинности, который так тщательно сегодня выстраивала. Нужно было уйти, пока вся семья не узнала, кем она на самом деле выросла. Не славной наивной девчушкой. А диким, злым созданием.

Толпа вновь над чем-то засмеялась. Лотти повернулась и начала пробираться к выходу.

И тут же наткнулась на Онору Хольцфалль, которая как раз входила в комнату.

Лотти видела лицо Оноры чуть ли не чаще, чем свое собственное. Она красовалась во всех газетах и журналах, которые доставлялись в Гельд. О ней раз за разом писали в колонках со сплетнями, модных обзорах и анонсах мероприятий.

Эстель ненавидела ее лютой ненавистью, проистекавшей из зависти. «Она ведь совсем некрасивая, у нее слишком чужеземная внешность, – говаривала Эстель. – Просто она так богата, что ей удается всем задурить голову». Теперь, стоя с Онорой Хольцфалль лицом к лицу, Лотти поняла, что та и правда дурила всем голову. Ее фотографии не шли ни в какое сравнение с реальностью.

Лотти вопреки своей воле залюбовалась острыми чертами ее лица. Точеные скулы и выразительный нос Оноры будто сговорились, чтобы Лотти почувствовала себя неловко, словно ее собственное лицо было скучным и провинциальным.

Сама же Онора, казалось, нисколько не беспокоилась о том, что о ней думают.

– Пытаешься выпить все шампанское, которое не выпила раньше? – поинтересовалась она, и Лотти запоздало сообразила, что все еще сжимает пустой фужер. – Наверстать шестнадцать лет будет непросто.

Лотти подумала, не разыграть ли ту же комедию, которая так прекрасно сработала на Модести. «Ой, я раньше не пробовала ничего настолько вкусного. Даже не думала, что эти пузырьки так ударят в голову». Но остатков трезвого разума хватило, чтобы понять: она слишком пьяна для притворства. И к тому же слишком сердита. Сердита на всех этих гостей, потешающихся над людьми вроде нее – рожденными ни с чем. Сердита оттого, что чувствует себя чужой, а не одной из Хольцфаллей.

– Даже не знаю. Сколько шампанского нужно выпить, чтобы забыть, как меня бросали в яму без еды и воды?