Книга Кровь в наших жилах, страница 46 – Татьяна Лаас

Сверху донесся издевательский хохот, заставляя Калину прищуриваться и, кажется, жалеть, что не уничтожил лешего. Он заставил себя отвести взгляд от небес, все равно, кроме ветвей и редких звезд, ничего не было видно.

— Я честно вам говорил, Лиза, что я, даже если Соколов прикажет предать вас, буду стараться поддерживать вас. Только прямой приказ императора заставит меня сделать что-то вразрез моим убеждениям.

Светлана заставила себя улыбнуться: дедушка леший еще никогда не обманывал её. Она знала, что Соколов может её предать в любой момент. Что ж, придется ждать того же самого от Калины.

Кажется, он понял всю бесполезность своих оправданий:

— Лиза… Впрочем, Елизавета Павловна, так будет даже надежнее, если вы верить мне не будете — будете готовы к любым ударам судьбы. Или ударам стихий. Только честью клянусь: я не разбрасываюсь клятвами и никогда не нарушаю их.

День у Александра не задался. С самого утра.

Он привык к ранним побудкам, он привык к отсутствию удобств, волнуясь сейчас только за Лизу, он не был привередлив в еде, он мог отказаться от многого, когда расследовал дело. И парни, его помощники, такие же: неприхотливые, стойкие и упорные.

Он не переносил одного — попыток купить его благосклонность. Он чиновник на службе государству. Его нельзя купить, его нельзя продать, он несет свою службу на совесть. И протянутая Крыниной, жалкой, напуганной женщиной в старой, заношенной одежонке, помятая, мокрая от пота «синица» была лишней. А за ней потянулась целая стая! Егоровы и Жуковы, тоже жены — мужики предпочли спрятаться за их спинами, — сунули каждая по «снегирю». Надо же, целый четвертак за просто так заполучил! Двадцать пять рублей. Удобно устроился Тихонов тут. Месячное жалование урядника только за одно утро.

— Уберите, — веско сказал Александр, глядя на дрожащую руку Крыниной, упрямо пихавшую ему в ладонь пять рублей — целое состояние по деревенским меркам.

Она лишь выдавила испуганным голосом:

— Прошу, Христа ради, пожалейте, единственный сын же! — Еще чуть-чуть и в ноги начнет падать!

Александр, может, излишне громко, захлопнул папку, хотел было ответить, но тут уже вмешался староста, стоявший с краю стола и отвечавший за просителей. Бледный, напуганный вчера только одним видом покойниц, мужик ожил, тут же замахал руками и погнал всех прочь:

— Убрать! Думать надо: что и кому предлагаете! Пошли прочь!

Он потащил из собственной горницы и зареванную Крынину, и оробевших Жуковых и Егоровых, пропахших в своих старых тулупах дымом и кислым потом. Из сеней доносились старостины нравоучения, хоть дверь плотно закрылась за просителями:

— Это ж цельный статский советник! Да у него жалование пять катеринок в месяц! Это ж думать надо! К нему меньше, чем с четвертаком, подходить нельзя. Глашка, ты совсем дура?! У тебя сын по этапу скоро пойдет вслед за отцом, а ты найти ему деньгу не можешь?!

— Я и эту заняла, — заревела в голос женщина.

Александр этого не перенес — встал и направился в сени, ругаясь на ходу:

— Х-х-холера!

Владимир только вскочил следом:

— Александр Еремеевич…

Он махнул рукой — не ребенок же:

— Сиди, сам справлюсь. Лучше Демьяна пни — когда он уже закончит страдать над показаниями парней?

Демьян не страдал — он, жалея, что под рукой нет справочника, старательно проверял яти, чтобы не пришлось потом возвращаться в Боровое и переписывать, если следователь не примет бумаги из-за грамматических ошибок. Бывало у него уже такое, причем не раз.