Книга Предзимье. Осень+зима, страница 233 – Татьяна Лаас

— Операция Зимовского? — напомнила Тая.

— Надо поднять его историю болезни, но, Таюшка, тринадцать лет прошло. И была война. Мы можем никого не найти. Но я попытаюсь, ты же меня знаешь, Тая. У него было несколько операций, если ты не в курсе. Три раза за годы войны он был на грани жизни и смерти — еле собирали заново. Ты не знала? Не знала… — вздохнул Гордей. — Посмотри на это с другой стороны — он тоже не знает, сколько раз ты рисковала собой. Полагаю, гораздо чаще. Таюшка, гены могли забрать на любой операции. И не факт, что этим людям уже не промыли мозги… Я проверю все, что смогу.

— Оба ритуала с веретеном… Нити жизни были короткие.

Гордей разбил в пух и прах её довод:

— И это ничего не доказывает. Тебе и раньше не верили, сейчас и тебе, и Зимовскому тоже не поверят — никто не знает, сколько кому жить уготовано. Тупик. Тебе, могут сказать, и уготовано было судьбой мало прожить. Никто никогда не мерил жизненные нити. Криминалистика, даже ритуальная, опирается на факты — метры, сантиметры и прочее.

— Смерть деда?

— Удачно наложилось на приезд императрицы. Тогда никому не было никакого дела до Подосинова. Зимовский был в патологии, ты должна была оказаться там же.

Тая отступать не хотела, хоть и сама понимала, что улик нет никаких:

— Патологоанатом?

— Ничего необычного не помнит — я проверял его мозги. Глаши нет. Полицейские нечего странного не заметили. Вскрытия, сама понимаешь, не было: возраст, задокументированный диагноз… Танатопрактик тоже ничего не заметил — в моргах холодно, змеи замирают в холоде. Выскользнуть из гроба в момент его переправки из зала в камеру нетрудно. Даже выжить в камере в огне можно — полозы не горят. Я спрашивал экспертов, и это был не Зимовский. С точки зрения закона господин Подосинов категорически, бесповоротно мертв.

— А Белкин жив… Только, Гордей, Подосинов не мог принимать мелкие формы.

Он сразу её понял:

— Ты об Орлове?

— Именно.

— Спорно, — возразил он. — Орлов ничего не видел и не слышал, кроме колыбельной. Как свидетель, он пустышка — ничего не даст, это и Подосинову было ясно. Магмодов-целей у Подосинова было много — он позволил себе возможно десятку уйти от колыбельной. И никто при этом не заявил в полицию. Орлов даже если бы вылез из своей щели, то для Подосинова это было неопасно. Тем более земля ему могла сообщить о том, когда Орлов вылезет. Это не доказательство того, что у Подосинова не было мелкой формы. А вот нападения на магмодов как раз свидетельствуют за то, что мелкая форма была.

— То есть…

Гордей её утешил, забывая, что сам чешется от феромонов:

— Таюшка, у нас есть уничтоженный в бою полоз. Это главное. Илье ничего не грозит. Не буду отрицать — не будь полоза, дело было бы плохо для Ильи. Было бы трудно что-то доказать. Зимовского ждала бы каторга — из-за записи из отделения и Кота. И не смотри так, я бы был первым, кто помог бы Илье сбежать.

— То есть… — Тая снова беспомощно повторилась. За Илью было страшно.

Гордей с силой сжал её пальцы в своей ладони:

— Даже выжившие Сумароковы не помогли бы — сказали бы, что Илья защитил их из-за тебя, чтобы не потерять твою благосклонность. Но! Полоз есть. Его все видели. Рано или поздно трупное окоченение заставит труп перекинуться в человека. Все будет хорошо. Даже Кот ничего не сможет возразить против Ильи.