Книга Забитая жена для генерала дракона, страница 43 – Кристина Юраш

Я спрятала лицо в руках, чувствуя, как гвоздь коснулся моей щеки.

Голос дрогнул — не от страха, а от сознания, что эти слова уже ничего не стоят.

— Если вы так не виноваты, как говорите, то почему вы сбежали? — произнес генерал.

Он мне не верит.

Не верит.

Как и все.

— Насколько я знаю, те, кто не виноват, не сбегают с места преступления, — продолжал Энгорант. — Что помешало вам остаться и объяснить, что вы этого не делали?

Сейчас он напоминал судью и палача.

— Хорошо, — едва слышно выдохнула я.

Я дернула заколку, и волосы рассыпались по плечам.

Я шагнула к зеркалу, а потом отогнула прядь волос, показывая свое больное ухо.

Там, в смутном призрачном отражении, стояла женщина с дырой в ухе.

Не раной. Не шрамом.

А доказательством того, что её любовь, её верность, её имя — всё это можно прибить к доске, как рождественский носок.

— Это что такое? — спросил генерал.

— Это дырка, — безжизненным голосом произнесла я. Сейчас я чувствовала себя так, словно меня покинули последние силы.

Я развернула ладонь, показывая гвоздь.

— А это гвоздь, — прошептала я, сглотнув.

Я смотрела на генерала глазами обреченного на смерть.

— Тот самый, которым мой муж прибил мое ухо к каминной полке, — прошептала я. — Даже не выслушав меня. Вас когда-нибудь прибивали ухом к дубовой каминной полке, заставляя стоять всю ночь? Не говорили, что «если что, это потом можно прикрыть прической»? Вам знакомо чувство, когда тебя объявляют чудовищем? Когда ты стоишь перед всеми — обнажённая не телом, а душой — и вдруг понимаешь: никто не хочет слушать. Все уже решили. И тогда остаётся только одно — молчать. Или сбежать.

Я промолчала, понимая, что терять уже нечего. Все уже потеряно.

Мой голос казался каким-то холодным, равнодушным и даже отстраненным.

— Он сказал, что я буду стоять так до тех пор, пока сама не решу уйти. И не дерну головой, чтобы разорвать себе ухо, — произнесла я.

Внутри пустота.

Туман и пустота.

— И я простояла так всю ночь, — сглотнула я. — Прибитая ухом к каминной полке. Собираясь с силами, чтобы дернуть головой. А под утро меня освободил дворецкий. Он вынул гвоздь из моего уха… И я сбежала…

И тут чувства накатили.

Мою грудь разрывали рыдания.

Я не могла их сдерживать.

Слёзы сами катились по моим щекам, а я глотала воздух, чтобы не задохнуться от боли.

И тут я поняла, что не справляюсь с этой болью. Просто не справляюсь.

Я уже не могла стоять.

Силы покинули меня не постепенно — они вырвались разом, как вырывают зуб без обезболивания.

Я опустилась на колени.

Не потому что устала.

А потому что тело больше не выдерживало тяжести боли, которую я носила в груди, как камень.

Первый всхлип вырвался — глухой, животный, будто из глубины земли.

А потом — всё.

Я обхватила колени, прижала лицо к коленям и зарыдала — не красиво, не гордо, не с достоинством.

Я рыдала, как ребёнок, которого предали. Как зверь, попавший в капкан. Как женщина, которой больше нечего терять.

— Спросите у слуг… — выдавила я сквозь слёзы. — Они видели… как я стояла… как кровь текла по шее… как я умоляла его… просто выслушать…

Мне было все равно, что думает генерал. Мне было все равно, смотрит он на меня или нет.

— Думайте, что хотите, — прошептала я, крепче обнимая колени. — Мне плевать. Мне плевать, что обо мне думают!

Я отдышалась, опомнившись.