Книга Царствование Розы, страница 138 – Кейт Голден

Даже без его силы Фейри все здание содрогнулось от силы удара, когда тело мужчины ударилось о кирпичный фасад, и снег с грохотом посыпался грудами.

За двести лет Гриффину удавалось остановить меня, когда я собирался врезать как минимум двум дюжинам мужчин. И ему не удавалось удержать меня более чем в два раза чаще. И за все эти годы — все эти драки в тавернах и жестокие схватки, мужчины, заслужившие это, и те, кто нет, — я ни разу не видел, чтобы мой командир ударил кого-то сгоряча. Этот человек не мог даже купить новую пару сапог, не раздумывая об этом неделями.

— Святые Камни! — взвизгнула Мари с земли. Гриффин протянул ей свою изувеченную руку — выпитый чай с лилиумом означал, наш чай с лилиумом означал, что сломанные пальцы вряд ли скоро срастутся, — но, заметив повреждения, подал вместо нее другую.

Мари позволила ему поднять себя рывком, воскликнув:

— Ты убил его.

— Нет, — отрезал Гриффин, разжимая руку, когда она отпустила ее. — Не убил.

Я наклонился над телом, без сознания истекающим кровью по камню и снегу. Его грудь поднималась и опускалась, и я вздохнул.

— Но когда он очнется, он пожалеет, что ты этого не сделал. — Я посмотрел на своих измотанных друзей. — Пошлите.

По словам Гриффина, в любой обычный вечер Соблазнитель Нэк представлял собой роскошный калейдоскоп из света, красок, кожи и песен. Звон бокалов, соблазнительные переливы смеха и достаточно изысканной еды и выпивки, чтобы затопить Уиллоуридж дважды.

Но театр, в который мы вошли, был пуст и тих.

Сводчатый потолок погружался во тьму, сотни висящих хрустальных люстр все еще не были зажжены. Тяжелые, цвета запекшейся крови бархатные занавеси обрамляли главную сцену, оттянутые в стороны позолоченными канатами. Балконы наверху и столики внизу, окружавшие ту широкую сцену, стояли пустыми, хотя в некоторых из них дремали еще не переодетые артисты.

Воздух был густым от запахов затхлого табака и духов, справа от нас какой-то кашляющий мужчина снимал с колонны фривольную афишу с изображением застенчивой женщины, прикрывавшей наготу, дабы повесить другую — с практически идентичным сюжетом.

Где-то один из мелографов Этеры изливал медленную металлическую мелодию аккордеона, а за занавесом томный голос распевал тихие, неторопливые вокальные упражнения.

Через сцену, освещенную только масляными лампами и свечами, танцовщицы репетировали вызывающее представление в различных стадиях раздевания. Одни кружились в выцветших, оборванных нижних юбках, явно надетых только для репетиции, в то время как другие прыгали в чувственных кружевных силуэтах, с колготками, перекрещивающимися на ногах, и шелковыми атласными перчатками. Труппа репетировала перед женщиной, чье лицо было раскрашено под надувшегося шута. Она отбивала ритм своей окованной кожей ногой, чтобы они следовали ему.

— Эй, — окликнул я ее, пробираясь меж глянцевых алых лож и высоких столов. — Нам необходимо безотлагательно поговорить с вашим хозяином.

Взоры всех присутствующих на сцене устремились на меня, я заметил, как на большинстве лиц застыл страх, тогда как иные озарились интересом куда более плотским. Некоторые из танцовщиц томно помахали мне пальчиками, полуприкрыв глаза, одна, затягивавшая на себе ремни подвесной системы для трапеции, послала мне воздушный поцелуй.