Книга Царствование Розы, страница 33 – Кейт Голден

А под ногами хрустела гниющая листва, клочья багреца и золота, похожие на обрывки былого праздника. Солнце слепило мои уставшие глаза и жгло потрескавшиеся губы.

И… возможно, не было смысла делать еще один шаг.

Ничто не вернет Арвен. А я был чертовым эгоистичным ублюдком. Таким и всегда был. С какого хера мне были нужны эти королевства, мой отец, да и все остальное?

Я не хотел жить. Я желал быть с Арвен, и существование было лишь средством для этого. Может, свести счеты прямо здесь и сейчас, отдав свое тело на пир червям. Возможно, я обрету ее в ничто.

Но как бы ни звало меня забвение — как бы ни приросли к земле сапоги, как бы ни дрожали от измождения руки — я все же побрел к дозорным башням, еле волча непокорные ноги.

Сдаться сейчас — означало бы осквернить ее память. Осквернить ее храбрость. Ее надежду.

Стены Шэдоухолда были окружены часовыми — возвышающимися каменными башнями, которые охранялись круглосуточно, готовые в любой момент поднять тревогу против всего, что бродит в моих лесах и не должно там быть.

— Мой король?

Солдат, окликнувший меня сверху, нашел меня раньше, чем я его.

Я прищурился, вглядываясь в яркий полог леса, пока не смог разглядеть каменный бруствер и темное, исхудалое лицо, высунувшееся из него. Человек снял с головы грозный шлем и смотрел на меня с чем-то вроде благоговения.

Я выглядел настолько разбитым? Они не думали, что я вернусь?

Виню ли я их?

Протрубил рог. Громовой звук прокатился по лесу и ворвался в твердыню впереди. Когда я миновал рощицу темных, искривленных деревьев, передо мной со скрипом распахнулись кованые железные ворота. Этот скрип звучал как первые ноты песни, которую я выучил давным-давно.

За ними высился мой готический замок.

Шэдоухолд.

Все витражные окна, подсвеченные изнутри, мои знамена, шпили и каменная кладка, так тщательно выгравированные и вырезанные. Море красочных походных палаток. Крепость, которую я превратил в дом не только для себя, и для нее, но и для стольких невинных смертных и полукровок. Мужчин, женщин и детей, которые построили здесь полную, насыщенную жизнь.

Да и доля эгоизма, капля гордости не желала, чтобы они наблюдали мою жалкую походку у ворот.

Не позволяли всем этим людям, что доверили мне свою защиту, тем, кто пересек пролив со мной, бежав из Люмеры ради лучшей доли, увидеть своего короля опустошенным горем и отмороженным. В синяках, истощенным и раненными.

И вот я застыл на краю замкового обрыва, вновь скованный холодом, мои ноги отказывались нести меня ни вперед, ни назад, пока рев рога возвещал о моем возвращении.

Неподвижный, как сама смерть. Слабее, чем когда-либо.

Мужчины в казармах опустили мечи, арбалеты и окорока. Женщины и дети с яблоками и тыквами замерли при виде моего жестокого вида.

Тишина разорвала бодрящий осенний воздух.

Одно единственное глянцевое красное яблоко выпало из опрокинутой плетеной корзины и покатилось по сухой траве.

Тысячи глаз уставились на меня. Ни один человек не пошевелился, не заговорил, даже не дрогнул. Мне показалось, что они тоже затаили дыхание.

А потом, хотя я не мог понять почему, один крепкий, густобровый солдат, лишь в половине своих доспехов, опустился на колено. Одним коленом прижался к земле, шлем в руках, взгляд устремлен на меня.

Не успел я отреагировать, как два солдата рядом с ним последовали его примеру. Встали на колени, сняли шлемы. Взгляды твердые и непоколебимые.