Онлайн книга «Царствование Розы»
|
Праздничный, богатый вид мог бы произвести желаемый эффект, если бы не все маски. Большинство из них были вдвое больше моей, головные уборы, скрывающие все лицо владельца — уходящие высоко над головами или свисающие низко до самой шеи, словно их челюсти расползались. Казалось, все участвовали в какой-то безмолвной конкуренции: чем больше маска, тем знатнее ее носитель. Некоторые были прекрасны — полумесяц рядом с солнцем, изящные шелковые крылья бабочки, расправленные вширь, плетение из бронзовых бусин, покрывающее все лицо — но большинство — нет. Большинство были созданы, чтобы ужасать: разинутые пасти с жемчужными зубами, с которых капает кровь цвета карнеола, совиные лики с прозрачными голубовато-белыми глазницами, десятки тяжелых золотых цепей, свисающих с носов, отвисших ртов и ушей. Кто-то в черной кожаной маске птицы с длинным шиловидным клювом внезапно рванул ко мне, и я вздрогнула. Незнакомец вновь клюнул в мою сторону, каркая, и я отпрянула от волны тяжелого, густого запаха, куда крепче вина или эля. Я выпрямилась, и в тот же миг мое сердце с грохотом разбилось о каменную стену — я увидела его в нескольких шагах по коридору. К колонне из черного мрамора небрежно прислонился невероятно высокий и широкоплечий мужчина с густой темной шевелюрой. Он непринужденно засунул руки в карманы, склонившись к хрупкой женщине в вызывающем пурпурном платье и маске, что сверкала, как рыбья чешуя на солнце. Это не он. Не может быть… Но мое глупое, колотящееся, пульсирующее сердце не слушало. Ни на секунду. Дыхание застряло в горле, когда мы проходили мимо этого громадного мужчины, и он издал громкий, скрежещущий смех. Дыхание вырвалось из меня рывком, и пустоту в груди заполнили горечь и тоска. Не Кейн. Не его смех… Мэддокс рывком вернул меня назад, заставив застыть на месте, хотя мои ноги все еще пытались идти. Мы оказались наверху массивной раздвоенной лестницы, и мое сердце вновь застыло ледышкой в моей безмерно стесненной, золоченой клетке. Бедное сердечко не знало передышки, и я винила в этом месяцы, проведенные в почти полном уединении, вдали от жизни и движения… А теперь… передо мной простирался громадный тронный зал, освещенный лишь багровыми свечами в канделябрах и фальшивыми звездами, усеявшими потолок. Стены были увешаны затейливыми металлическими гирляндами и букетами, в которых не было ни намека на живые цветы, а под ними — начищенный до блеска черно-белый клетчатый паркет, созданный для танцев и запруженный сотнями празднующих. Все вокруг было абсурдной, чрезмерной роскошью без капли души. Без искры жизни. Но не темное, безрадостное убранство вырвало воздух из моих легких. Не огромное количество людей при дворе Лазаря, готовых танцевать всю ночь напролет, игнорируя зверя, которому они служат, или мерзости, творящиеся за стенами Соляриса. И даже не возвышение с тянущимся во всю длину банкетным столом, за которым сидели знатные дворяне. И не сам Лазарь — мрачный и торжествующий, восседающий в его центре, — его трон позади них был задрапирован каким-то бархатным полотном, словно он не желал, чтобы двор видел его, когда он на нем не восседает. Нет, что вызвало у меня головокружение, так это пустой место рядом с ним. Ждущий, нетерпеливо, меня. — Я не могу, — услышала я, как говорю сама. |