Книга Светоч Йотунхейма, страница 119 – Елизавета Дворецкая

– Великие асы! – Хальвдан поднял взгляд к ее лицу. – Что это?

– Это сказывается кровь Светозарной Герд. Когда я попала сюда, мои руки засияли, как сияли у нее, только в сто раз слабее. Я сама не сразу разглядела это, только когда уже была в доме Матушки Идис и она уложила меня спать. Она велела огню погаснуть, стало темно, но я увидела, как что-то светится прямо на моей постели. Представь, как я удивилась, когда поняла, что это мои собственные руки! Матушка Идис объяснила мне, откуда это. Я тоже с трудом поверила. Знаешь, это очень удобно: не нужно огня, чтобы шить или делать еще какую-то мелкую работу, ее освещают сами мои пальцы. Жаль, это пропадет, когда я вернусь домой… Я же вернусь домой? – тихо спросила Рагнхильд.

Хальвдан мягко сжал ее руки, без слов давая понять: я сделаю для этого все, что смогу.

– Я здесь, чтобы вернуть тебя домой. И я не уйду без тебя, клянусь нашими предками в Асгарде.

Рагнхильд вздохнула, потом отняла свои руки и встала:

– Мне нужно убрать со стола.

Она пребывала в каком-то приятном смятении, и сама приятность его тревожила. Собственное лицо Рёгнвальда Достославного было куда красивее черной личины, но именно теперь, когда Рагнхильд разговаривала с личиной, это нравилось ей гораздо больше, чем дома, в отцовской усадьбе. Не оборачиваясь, она ощущала, как он неслышно поднимается по каменным ступеням, глядя на нее, и ощущение его взгляда приятно волновало.

Вслед за ней Хальвдан вернулся в дом, затворил дверь. Отметил, что и внутри дома освещение не самое обычное: четыре серебряные чаши на столе сияли ярче любых светильников, заправленных китовым или тюленьим жиром. Рагнхильд взяла со стола две чаши, влезла на скамью и убрала их на полку. Потом взяла еще одну и показала Хальвдану:

– Это Гро. Она была дочерью Сигтрюгга, конунга свеев. Гро, не расскажешь ли нам о себе? Гостю будет любопытно.

– О, конечно! – охотно заговорила чаша, и Рагнхильд поставила ее обратно на стол. – Я ведь не как некоторые, которым лишь бы поболтать, и неважно, слушает их кто-нибудь или нет. Я была обручена с одним великаном, хотя, разумеется, не сама так решила. Неужели я, да и любая девушка в здравом уме, могла бы добровольно сделаться наложницей чудовища? Кому бы понравилось делить с ним ложе? Кому из благородных дев понравилось бы своими тонкими белыми пальцами прикасаться к их косматой шерсти? Можно ли мириться со столь неравным браком?

Чаша разволновалась, голос ее зазвенел и стал отдаваться эхом в глубинах дома.

– Успокойся, дорогая! – Рагнхильд погладила ее узорный бок, хотя было видно, что эти слова задели ее, заставив опасаться за себя. – Расскажи, как ты избежала этого?

– Однажды я села на лошадь и поехала к озеру искупаться, а мои служанки шли за мной пешком. И вдруг я вижу – мне навстречу идет чудовище, все косматое, грязное, в звериных шкурах вместо человеческой одежды, а в руке у него огромная дубина! Ну вот, я думаю, идет мой суженый, Грип, чтоб его тролли взяли! Я и говорю ему: что ты встал, преграждая мне путь? Иди своей дорогой! Убирайся, откуда пришел! Иначе мой отец разобьет твою гнилую голову и выбросит труп в болото! Он говорит: нисколько я не боюсь конунга свеев! Я говорю: тогда стоит мне лучше вернуться домой, и пусть глаза мои никогда больше тебя не увидят. Он мне отвечает: спокойно возвращайся к отцу, о дева, и не нужно его молить разделаться со мной. Ведь известно, что поначалу девушка часто бывает строптива и непреклонна, но после всегда уступает! Но не пугайся меня: я и правда пришел сюда из-за Грипа, твоего жениха, но сам я никогда не стану принуждать деву к любви, если желание не обоюдно.