Онлайн книга «Сошествие в Аид»
|
Гермес облокачивается на парапет в паре шагов от нас и шумно зевает: — Ночью почти не спал, — сообщает. — Кто-то тут трахался с огромным остервенением. Щёки Хейвен вспыхивают: — Прости, это мы… Гермес перебивает, хмурясь: — О, нет. Я не про вас. То есть вас я тоже слышал. Но это Афина такой ад устроила. Классика. Хотя Хейвен выглядит ещё более растерянной. Если бы я не знал сестру, тоже не подумал бы, что она способна на «романы» или на то, чтобы отпустить себя. Она вечно жёсткая и строгая. И прежде, чем Хейвен — а любопытство у неё профессиональное — начнёт расспросы, к нам присоединяется кто-то ещё. Девушка с растрёпанными волосами, туфлями на каблуках в руках и голубым платьицем, изрядно потрёпанным. Поздно замечает нас троих и, увидев, распахивает глаза: — Простите. Я думала, отсюда тоже можно выйти… Гермес даже не пытается прикрыться. Показывает на лесенку в конце — она спускается к пляжу и ответвляется к общественной зоне острова, к игровым залам. Девушка благодарит его робкой улыбкой и, опустив голову, пролетает мимо. Едва она скрывается, Хейвен шепчет: — Она вышла из комнаты… — Афины, — заканчиваю я. Ей нужно пару секунд, чтобы сложить два и два: — Афина — бисексуалка? — Афина — лесбиянка, — поправляет Гермес. — На сто процентов лесбиянка, Хейвен. Не удивлюсь, если вся её «ненависть» к тебе — это всего лишь мощное сексуальное напряжение. Тебе нравятся девушки, Хейвен? Хейвен подбирается к важному выводу: — А Лиам знает? Это поэтому его стихи и попытки ухаживать не сработали? — Нет, не знает. Вообще-то кому-то стоило бы ему сказать. — Вздыхаю. — Хотя, если честно, не сработали они в первую очередь потому, что это Лиам. Но да, её равнодушие к мужчинам тут немало значит. Она кивает сама себе. С каждой секундой всё больше забавляется этой новостью. И я не виню её. Вспоминать, как Лиам из кожи вон лез, чтобы добиться девушки-лесбиянки, — смешно. Чем дольше думаю, тем больше мне кажется, что не говорить ему — лучший и самый комичный вариант. Мы с Аполлоном и Гермесом усаживались на диван и читали его «рифмованные произведения». Это было нелепо. Было даже стихотворение под названием «Папайя» — и вообще непонятно, к чему он клонит: к вагинам или к фрукту. Видимо, экспериментировал. — Ну, увидимся, ребята, — Гермес уже разворачивается к своей комнате, щедро демонстрируя нам свой бледный зад. — Хейвен — до завтра, в Йеле. Дива — до скорого. Хейвен машет ему весело, я даже не напрягаюсь. Я слишком занят ею, теперь, когда мы снова вдвоём. Скользну руками под её халат, беру за талию. От этого у неё широко распахиваются глаза. — Ты точно хочешь уезжать через пару часов? — повторяю тот же вопрос, уткнувшись лбом ей в грудь. Хейвен прячет лицо в моих сухих волосах и глубоко вдыхает: — Мог бы попросить остаться как-нибудь красивее. Я приподнимаю голову ровно настолько, чтобы встретить её взгляд: — Останешься? Она не ожидала, что я её поддержу. Прикусывает губу, чтобы спрятать улыбку. — Увидимся завтра, — шепчет ласково. Проводит пальцами по моим волосам и, как всегда, задерживается на моём шраме. Замирает, разглядывая его, — и я позволяю, молча, хоть внутри и чувствую себя уродом. — В приюте меня почти никогда не называли по имени, — вырывается у меня. Хейвен замирает, рука зависает в воздухе. Я прижимаю её ладонь к своей щеке — успокаиваю. — Отчасти потому, что нас было много, и всех не запомнишь. А отчасти потому, что меня бросили перед мусорным баком — не до того им было, чтобы ещё и имя дать. Его выбрал кто-то другой, не знаю кто, но по закону без имени оставлять нельзя. |