Книга Сошествие в Аид, страница 253 – Хейзел Райли

— Слушай, Хайдес…

— Если это будет речь про любовь и борьбу, я пас, — отрезаю.

Гермес морщит нос.

— Да нет, я просто хотел сказать, что стащил у тебя пару боксеров. У меня свои все в стирке.

Я прячу руки в карманы и ускоряю шаг. Не знаю, убегаю ли я от брата или, наоборот, спешу к Хейвен. Я уже не уверен, чего хочу. Может, лучше всего было бы закрыться в комнате и дождаться, пока встреча сама случится.

— Но серьёзно, Хейвен тебе нужна, — шепчет он, когда мы идём мимо тёмного переулка.

— Гермес…

Он поднимает руку, обрывая меня. Луна висит прямо над ним, заливает светом, делает его кудри почти серебристыми.

— Наши родители сумасшедшие, это ясно. Но они не могут заставить Хейвен стать одной из нас.

— Не могут, но предложат. А мы знаем, какая она. Стоит мне сказать: «Не вздумай заходить в Лабиринт», — и она сделает наоборот.

Гермес кивает.

— То есть ты не веришь ей. Или считаешь, что она не верит тебе.

Его слова задевают.

— Помнишь, чем закончилось в прошлый раз, когда я пытался её удержать? Она оказалась со мной на ринге.

— Помнишь, сколько лет назад это было? И какие у вас тогда были отношения? Ты был Хайдес Лайвли, странный чудак из Йеля, который таскает повсюду яблоко и косо смотрит на всех. С какой стати она должна была тебе доверять?

Я скриплю зубами так, что чуть язык не прикусываю.

— Это ничего не значит.

— Значит всё, — отвечает он мягче, сжимая моё плечо. — Хейвен тебе поверит. Если ты её оттолкнёшь — потеряешь. Если держишь рядом и помогаешь — есть шанс, что она выберет правильно. И заодно у тебя будет секс.

Мы выходим на пляж, прямо к входу. Очередь длинная, люди держат билеты. В море вдоль берега — катера и лодки, готовые возвращаться за следующей партией гостей.

— Я боюсь, что наши родители сделают с ней, — выдыхаю, не поднимая взгляда. — Боюсь, что она будет страдать. Как я. Я не хочу, чтобы она прошла через это.

Взгляд Гермеса падает на мой шрам слева. Губы сжимаются в тонкую линию. Среди нас только я прошёл Лабиринт Минотавра и вышел из него искалеченным. Психическую боль мы несём все, но физическая осталась со мной одним. Месяцами этот шрам горел, и мои крики разлетались по всей нашей роскошной вилле.

А когда боль ушла, взгляды людей — с жалостью и отвращением — стали новой пощёчиной.

— Иногда, — говорит Гермес вдруг, и я вздрагиваю, — я не могу смотреть на твой шрам. Ты мой брат, мы вместе росли. Но бывают дни, когда я не могу его видеть. Прости.

Мы оба облокачиваемся на каменный парапет, ждём, пока из катера выйдут Хейвен и Аполлон.

— Я знаю. Я вижу. Ты не один такой. И я не обижаюсь, если ты об этом переживаешь.

Он усмехается.

— А Хейвен? Она хоть раз смотрела на тебя и видела только шрам? Хоть раз пожалела?

Словно руки сжимают горло — ни вдохнуть, ни сказать. Но я всё же произношу. Она заслуживает.

— Нет. Никогда.

Он выдыхает с облегчением.

— Вот именно. — Легонько толкает меня плечом. — Тогда возвращай её и хватит ублажать себя руками. Твой член заслуживает большего. Уверен, киска Хейвен — это прямо…

— Хватит. Или я взорвусь.

— Ладно, прости.

Я замечаю медную голову в толпе. Как только появляется Хейвен, луна меняет любимчика. Больше не Гермес. Свет ложится на неё прожектором. Она стоит на катере, волосы собраны, но две пряди выбились и падают на лицо. У Аполлона на плече её рюкзак, в руке — собственный чемодан. Второй рукой он поддерживает Хейвен, пока она сходит на берег.