Книга Моя по праву зверя, страница 51 – Алисия Небесная

— Новости уже дошли до всех, — говорит он наконец. — Щенки рассказали.

Я молчу.

— Стая… впечатлена.

Тихая пауза. Он выбирает слова.

— Омега, бросившаяся защищать чужих детей… Это запомнится.

Я поднимаю глаза. Медленно. Жестко.

— Ты хочешь, чтобы я похвалил её?

Он выдерживает мой взгляд. Не опускает глаза.

— Я говорю, как есть. Даже те, кто раньше сомневался… сейчас уважают её.

У меня напрягается челюсть. Вижу перед собой ту сцену снова. Перед глазами всё ещё она. Одна. В кольце волков. Рычит, кидается, получает удар. А я — опоздал. На этот проклятый миг.

— Щенки хотят её увидеть, — говорит Брендон. — Спасибо сказать.

— Нет, — мой голос срывается ниже обычного. — Сейчас — нет.

Подхожу к столу. Ладони на дереве, пальцы врезаются, будто хочу сломать к чёрту эту поверхность. Дышу — медленно, но каждый вдох как нож в лёгких.

— Я не позволю, чтобы её выходку приняли за подвиг, — выдавливаю. — Нарушила приказ — и точка.

Брендон молчит. Смотрит внимательно. Слишком хорошо знает меня, чтобы не заметить то, что прячу.

— Она спасла их, — тихо напоминает.

— И едва не погибла, — взрываюсь. — Одна. Без прикрытия. В лесу, которого не знала. Против тех, кто сильнее её.

Слова жгут горло. Я замираю. Тишина давит, и только тогда выдыхаю:

— Я пришёл поздно.

Эта фраза прожигает изнутри. Выпрямляюсь, провожу ладонью по лицу, но бесполезно — картинка никуда не уходит. Её крик, кровь, чужие лапы на ней.

— Я… — сглатываю, слова застревают. Голос срывается, будто чужой. — Я впервые испугался, Брендон.

Глаза режет, но не моргаю. Пусть видит. Пусть знает: альфа может расколоться, если под ударом его пара.

Внутри рвёт зверь. Волк воет, рвётся наружу, требует крови за её слёзы. Я держу его — но пальцы дрожат, суставы хрустят, потому что удерживать такое — всё равно что пытаться остановить шторм голыми руками.

Брендон молчит. Стоит прямо, взгляд твёрдый. Не жалеет. Уважает.

— Когда увидел её… как она лежала, как чужой вцепился в неё… — выдыхаю рывком. — Я не знал, дышит ли она. Не знал, успел ли.

Тишина гудит, давит. Даже тиканье часов режет слух. Волк внутри снова рычит — глухо, низко, так что грудь отзывается вибрацией.

— Я будущий альфа, — слова звучат сухо. — Мне нельзя терять контроль. Нельзя срываться. Но когда это касается её… — срываюсь, сжимаю кулаки до боли, ногти впиваются в ладони. — Я теряю всё.

Брендон делает шаг ближе. Его ладонь ложится на плечо тяжело, уверенно, будто фиксирует меня в этом мире.

— Ты не потерял, — говорит он спокойно. — Ты спас.

Я молчу, потому что не ощущаю себя спасителем.

— А если бы не она, — говорит он, — дети могли бы не вернуться. Ты это тоже знаешь.

Я киваю. Один раз.

— Но и они должны знать, — говорю я жёстко, будто ставлю точку, — она выжила не потому что пошла против приказа. А потому что я пришёл. Потому что стая встала за неё. Потому что порядок сработал.

— Понимаю, — отвечает Брендон тише, чем обычно. И уходит, не дожидаясь, пока я скажу ещё хоть слово. Кивает, закрывает за собой дверь, оставляя меня один на один с собственным гулом.

Два часа тянутся вязко. Достаточно, чтобы она улеглась и остыла. Но мало, чтобы я перестал чувствовать, как под кожей дрожит злость — и вместе с ней страх, что мог потерять её.

Захожу в спальню. В руках поднос: бульон, хлеб, таблетки. Ничего лишнего. Всё, что нужно, чтобы она встала на ноги. Чтобы тело восстановилось, а силы вернулись.