Книга Моя по праву зверя, страница 52 – Алисия Небесная

Белла лежит спиной ко мне. Покрывало сползло до талии, плечи открыты. На коже — царапины, синяки, следы, оставленные чужими руками. Смотрю — и внутри всё снова тянется в оскал.

Я ставлю поднос на тумбочку. Сажусь рядом, на край стула. Двигаюсь тихо, без суеты.

— Белла, — произношу мягко. Но без тепла. В голосе — только необходимость. — Тебе нужно поесть.

Она молчит. Лежит спиной. Дышит ровно. Но я знаю — слышит каждое слово. Просто не отвечает. Упрямо. По-детски. Как будто это единственный способ показать: обиделась. Не на мелочь — по-настоящему.

И в этом молчании будто клеймом горит: «Ты меня предал».

В груди тянет неприятно, вязко. Я был рядом. Я спас. Но для неё — этого мало. Для неё я всё равно тот, кто сделал больно.

Смотрю на неё. Маленькая, упрямая, храбрая. Одна бросилась в самое пекло, выстояла. А теперь отворачивается, словно я враг.

Она не простит сразу. Я это понимаю. Потому что я был жёстким.

— Я не собираюсь уговаривать, — голос у меня выходит сдержанный, но с нажимом.

— Я не хочу, — бурчит она в подушку. С злостью. Почти как девчонка, у которой забрали игрушку.

— Белла, — зову снова. — Упрямиться бессмысленно. Если не сделаю я — сделает кто-то другой. Жёстче. Холоднее.

Она не произносит ни слова, но её плечи заметно дрожат. Я всё понимаю, но продолжаю настаивать на своём. Я мог бы уйти, но не ухожу.

— Остынет, — говорю тихо. — Потом есть не сможешь.

Тишина. Слышно лишь её дыхание. Я медленно выдыхаю, и слова сами срываются с губ:

— Я был жестоким... потому что испугался.

Сначала тишина. Потом сам же добавляю:

— Ты не представляешь, что я почувствовал, когда увидел тебя среди чужих. Один из них схватил тебя, как добычу. Я не был уверен, дышишь ли ты, успел ли. Этот миг... Я никогда себе его не прощу. Пальцы сжимаются в кулаки, костяшки хрустят.

— Я альфа. Я обязан быть опорой, стеной, судьёй. Но когда речь заходит о тебе… я не выдерживаю. — Голос дрожит, срывается. — Мне действительно страшно. Потому что потерять тебя — это страшнее всего.

Она молчит, но её плечи дрожат. Едва заметно. Для других это мелочь, но для меня — как глоток свежего воздуха после долгого погружения.

— Просто поешь, Белла, — говорю тише. — Не ради меня. Ради себя. Потому что я хочу, чтобы ты была жива.

Встаю, уже на пороге, и слышу — ложка звенит о фарфор. Сердце успокаивается, возвращается на место.

Из подушки доносится тихий голос, но я слышу каждое слово:

— Райн… спасибо, что успел.

— Зачем я тебе, Райн?

Голос хриплый, срывается, но я не прячусь. Говорю в спину, пока он не успел уйти.

— Только потому что я твоя пара? Он оборачивается не сразу. Ровное лицо. Как всегда. Сдержанный. Спокойный.

— Да, — произносит. — Ты моя пара.

— Это ответ? — не сдерживаюсь, в голосе колкость. — Не человек. Не личность. Просто метка.

Он смотрит на меня, как будто не понимает, в чём подвох.

— Это связь. Глубже любой любви.

— А я хочу любовь, — тихо, но отчётливо. — Не только связь. Не только природу.

Пауза. Я вижу, как он стискивает челюсть.

— Ты полагаешься на метку, как на оправдание, — продолжаю. — Но ты… ты вообще чувствуешь что-то? Или просто выполняешь то, что “должен”?

Его глаза темнеют. Он явно не ожидал. Секунду кажется, что он что-то скажет — нужное, важное.

Но он молчит.

— Всё ясно, — выдыхаю, отворачиваясь.