Книга Кофейные чары Герцогини, страница 77 – Кэлли Рин

Каэлан, скинув окровавленные доспехи, но не в силах смыть с себя следы битвы, немедленно погрузился в пучину административного кошмара. Нужно было подсчитать потери, организовать похороны, перераспределить силы на стенах, узнать о судьбе Люсьена Таргариена, наладить раздачу скудных запасов еды и воды. Каждое решение было мучительным, каждое слово отдавалось эхом в его собственной израненной душе. Он был герцогом. Мечом. И меч не мог позволить себе затупиться от горя.

Элинор, едва держась на ногах, целиком отдалась тому, что умела делать лучше всего — исцелять. Но на сей раз её дар, испытанный и исковерканный вчерашней битвой, вёл себя капризно. То он тек могучей рекой, затягивая раны и возвращая бледным лицам румянец, то вдруг иссякал, оставляя её беспомощной и опустошённой перед страданиями умирающих. Она чувствовала чужую боль острее, чем когда-либо, и это было новым, изощрённым видом пытки. Алрик, сам еле живой от напряжения, неотступно находился рядом, подпитывая её своей мудростью и остатками сил, не давая ей скатиться в пропасть отчаяния.

Именно в этот момент к ним в лазарет, устроенный в главном зале цитадели, пришла весть. Не с фронта. Из города. Делегация горожан — старейшины, ремесленники, несколько матерей семейств — просила аудиенции у герцогини.

Элинор, вытирая окровавленные руки о фартук, вышла к ним. Она ожидала просьб о еде, о медикаментах, о защите. Но глава делегации, седой как лунь кузнец, чья мастерская была разрушена в первые дни осады, опустился перед ней на колени.

— Герцогиня, — его голос дрожал, но не от страха. — Мы пришли… благодарить. И просить.

— Встаньте, прошу вас, — Элинор поспешила поднять его. — Чем я могу помочь?

— Это мы хотим помочь вам, — сказал другой человек, женщина-гончар. — Мы видим, как вы из последних сил держитесь. Все мы. Город — это не только стены. Это мы. Дозвольте нам разделить ваше бремя.

И они изложили свой план. Женщины, старики, подростки — все, кто не мог сражаться, — организуются в группы. Они будут готовить еду прямо на улицах, на разведённых кострах, чтобы воины не отходили от стен. Они будут носить воду, собирать стрелы, ухаживать за легкоранеными, освобождая немногочисленных целителей для самых тяжёлых случаев. Они будут тушить пожары, разбирать завалы, хоронить мёртвых.

— Вы — Сердце Лорайна, миледи, — сказал кузнец. — Но даже сердцу нужны крепкие руки и ноги, чтобы делать своё дело. Позвольте нам стать телом. Позвольте нам быть вашим Лорайном.

Элинор смотрела на их усталые, но полные решимости лица, и слёзы покатились по её щекам. Это были не слёзы слабости. Это были слёзы очищения, слёзы гордости. В этот момент она поняла, что значит быть правительницей не по титулу, а по зову крови и души. Она не просто защищала абстрактный «город». Она защищала этих людей. И они отвечали ей тем же — не покорностью, а верностью. Союзом.

— Да, — прошептала она, а затем сказала громче, и её голос зазвучал с новой силой. — Да. Сделаем это. Вместе.

И город ожил. Не как крепость, а как гигантский, слаженный муравейник. Зазвучали не только боевые кличи, но и голоса женщин, раздающих похлёбку; скрип тележек с водой; плач по усопшим, сменившийся тихой, упорядоченной работой. Бремя правления, давившее на Каэлана и Элинор, стало чуть легче. Его разделили на тысячи плеч.