Книга Кофейные чары Герцогини, страница 78 – Кэлли Рин

Каэлан, наблюдая за этим преображением с крепостной стены, впервые за долгие дни почувствовал не просто облегчение, а нечто большее — уверенность. Они сражались не за клочок земли. Они сражались за идею. За право быть семьёй, общиной, народом. И такая идея была сильнее любой армии.

Он спустился вниз, нашёл Элинор, которая уже отдавала распоряжения группам добровольцев. Он не сказал ничего. Просто взял её руку и крепко сжал. Их взгляды встретились, и в них было полное понимание. Они прошли через ад, но вышли из него не просто выжившими, а настоящими Правителями. Мечом и Сердцем единого народа.

А тем временем на горизонте, наконец, показались долгожданные паруса. Но не чёрные паруса Таргариенов. И не алые — Валерии. Это были тяжёлые, грубые корабли под тёмно-зелёными стягами с изображением медведя. Флот горных кланов, наконец-то откликнувшийся на зов. Помодь прибыла. И война вступила в свою решающую фазу.

Тишина, наступившая после отбитого штурма, была оглушительной. Её давила тяжесть тысяч потерь, стоны раненых, заполнивших каждый свободный уголок цитадели и города, и всепоглощающая усталость, въевшаяся в самые кости выживших. Победа пахла не лавром и медью, а дымом, кровью и смертью.

Каэлан, скинув окровавленные доспехи, но не в силах смыть с себя следы битвы, немедленно погрузился в пучину административного кошмара. Нужно было подсчитать потери, организовать похороны, перераспределить силы на стенах, узнать о судьбе Люсьена Таргариена, наладить раздачу скудных запасов еды и воды. Каждое решение было мучительным, каждое слово отдавалось эхом в его собственной израненной душе. Он был герцогом. Мечом. И меч не мог позволить себе затупиться от горя.

Элинор, едва держась на ногах, целиком отдалась тому, что умела делать лучше всего — исцелять. Но на сей раз её дар, испытанный и исковерканный вчерашней битвой, вёл себя капризно. То он тек могучей рекой, затягивая раны и возвращая бледным лицам румянец, то вдруг иссякал, оставляя её беспомощной и опустошённой перед страданиями умирающих. Она чувствовала чужую боль острее, чем когда-либо, и это было новым, изощрённым видом пытки. Алрик, сам еле живой от напряжения, неотступно находился рядом, подпитывая её своей мудростью и остатками сил, не давая ей скатиться в пропасть отчаяния.

Именно в этот момент к ним в лазарет, устроенный в главном зале цитадели, пришла весть. Не с фронта. Из города. Делегация горожан — старейшины, ремесленники, несколько матерей семейств — просила аудиенции у герцогини.

Элинор, вытирая окровавленные руки о фартук, вышла к ним. Она ожидала просьб о еде, о медикаментах, о защите. Но глава делегации, седой как лунь кузнец, чья мастерская была разрушена в первые дни осады, опустился перед ней на колени.

— Герцогиня, — его голос дрожал, но не от страха. — Мы пришли… благодарить. И просить.

— Встаньте, прошу вас, — Элинор поспешила поднять его. — Чем я могу помочь?

— Это мы хотим помочь вам, — сказал другой человек, женщина-гончар. — Мы видим, как вы из последних сил держитесь. Все мы. Город — это не только стены. Это мы. Дозвольте нам разделить ваше бремя.

И они изложили свой план. Женщины, старики, подростки — все, кто не мог сражаться, — организуются в группы. Они будут готовить еду прямо на улицах, на разведённых кострах, чтобы воины не отходили от стен. Они будут носить воду, собирать стрелы, ухаживать за легкоранеными, освобождая немногочисленных целителей для самых тяжёлых случаев. Они будут тушить пожары, разбирать завалы, хоронить мёртвых.