Книга Кошмар на Полынной улице, страница 96 – Дарья Буданцева, Мария Тович, Риган Хэйс, и др.

Она была абсолютно пуста: ни инструментов, ни фонарей, ни тела хозяина. Только осколки стекла, железная стружка и полусгоревшая тетрадь, исписанная на последних страницах одним и тем же словом:

БЕЗУМИЕ БЕЗУМИЕ БЕЗУМИЕ

[196 год эпохи кошмаров, Светодар, 8 декада созвездия Кита Город Лаваград]

Стражник Пимон стоял у ворот, опершись на копье. Его друг и напарник Баср обмахивался мокрой тряпкой. Оба были потными с головы до ног.

Жара стояла невыносимая. Люди валились с ног и отказывались работать в кузнях, большую часть времени проводя на берегах озер. О том, что будет дальше, старались не думать: Светодар заканчивался, впереди ждало еще более жаркое лето. А там больше не искупаешься. Самым поганым было то, что с приходом темноты не становилось прохладнее: раскаленные за день каменные дома Лаваграда к утру не успевали даже толком остыть. Так, по крайней мере, казалось.

Где-то недалеко, в озере, заклекотал голодный омутник.

– Как думаешь, а пришлым тоже жарко? – лениво спросил Пимон.

– Я надеюсь, что им жарко, – пробормотал Баср, – иначе получается, что только мы страдаем.

– Знаешь, что наши ученые говорят?

– Ну?

– Такая жара стоит потому, что мы деревья вырубаем. Что из-за этого меньше дождей.

– Придурки! Вода – она с неба падает, из облаков. А деревья… много деревьев – это лес, а лес – это тень, а где тень, там пришлые.

– Да знаю я, знаю, – тут же согласился Пимон, – я и говорю, какие же они тогда ученые? Придумают еще…

В ворота вдруг постучали. Пимон вздрогнул, Баср удивленно приподнял бровь.

– Кто в здравом уме пойдет куда-то ночью?

Пимон пожал плечами и взялся за задвижку. Он убедился, что оба фонаря перед воротами горят ярко, и посмотрел на гостя.

– Пришлого мне в зад! – выругался Пимон и тут же зажал себе рот ладонью.

Перед воротами стоял одноглазый фонарщик в окружении нескольких десятков фонарей. Все они казались сломанными – у всех, кроме того, который фонарщик держал в руке, были треснутые стекла, а горели они каким-то новым, красным светом. Этот же светился оранжевым.

«Душа внутри, значит, не старая и не молодая, а стекла, судя по бликам, сделали в Лаваграде», – подумал Пимон.

Фонарщик стоял на железных ходулях и смотрел на стражника с откровенной усмешкой.

– Выйди к нему!

– Сам выйди, Баср!

– Нет, ты!

– Давай вместе!

Стражники поправили одежду и отворили маленькую дверь, встроенную в одну из воротин.

– Доброй ночи, господин фонарщик… э-э-э… – пробасил Баср, который оказался посмелее Пимона.

– Жаккен, – представился фонарщик, едва шевельнув губами. Фонари ходили рядом, как свора собак.

– Господин Жаккен, нас не предупредили, что вы явите… прибудете! – сказал Пимон.

– Я не сообщал. Есть для меня работа?

– Э-э-э… вроде нет, господин! Город освещен, никто не умирал недавно… и… у нас есть свой… фонарщик.

– Как жаль, – без тени огорчения сказал Жаккен. – Я проделал такой путь.

– Вот как, значит! А что же вы ночью-то… и не побоялись… То есть я не хочу сказать, что вы трус, ничего такого…

– Мы хотим сказать, что ворота заперты до рассвета и никого пускать не велено! – встрял Баср, чуть пихнув Пимона в бок.

– Мне стоять тут до утра?

– Я… мы…

– Вы должны были проходить постоялый двор. Не могли не заметить: там и забор железный, и фонарей полно. Если вернетесь… – Баср махнул за спину фонарщика, но тот прервал стражника: