Книга Где распускается алоцвет, страница 60 – Софья Ролдугина

– Сам, увы, подежурить не могу, хотя это было бы надёжнее, – повинился он. – Но моё присутствие требуется в других местах. Вот как бы разорваться… Обереги у вас впечатляющие, Алика, но прошу: будьте осторожны. Вспомните что-то важное – тут же звоните, в любое время. Конечно, Костяной до сих пор ни разу не появлялся в одном месте дважды… но и живыми он своих жертв тоже никогда не оставлял.

– Я буду внимательной, – пообещала Алька серьёзно. И добавила, смущаясь: – Спасибо… за всё.

– Вы вспомнили? – заулыбался белозубо Дрёма. – Я рад! Ну, вам-то, наверное, лучше было и забыть… А для меня вы – счастливый талисман, Алика, мой новый старт. Когда я понял, к кому еду, то подумал даже: ну, сейчас точно Костяного прижмём.

– Да уж прям, – совсем застеснялась она.

– Больше оптимизма! – решительно заявил Дрёма. – Ну, я вас больше не задерживаю. Так, ребята, шагом, шагом, дел ещё выше крыши… Доделаем основное и пойдём обедать в пиццерию, я угощаю!

На лестнице в подъезде раздался нестройный хор радостных голосов. Алька прикрыла дверь и закрыла на все замки.

Было странно и очень легко.

То, что случилось ночью, стало сейчас как сон – далёкое, нереалистичное… Всплывали в уме вопросы, да вот только без ответов. Отчего Костяной выбрал её? Зачем вообще явился? Не прокляли ли всё издательство скопом – вон, уже две жертвы есть, Алька едва не стала третьей…

Но больше всего удивляло, пожалуй, другое.

Альку защитили обереги, изготовленные её же руками, и ведовство. Тогда, после Светлова, она думала, что никогда не сможет больше колдовать. Потому что её саму околдовали; потому что она разъярилась, пожелала обидчику смерти – а он и впрямь умер.

Мама, конечно, говорила, что Светлов заслужил.

Все так говорили, даже судья на заседании…

Но голос глубоко внутри шептал иное.

После этого Алька и правда завязала с ведовством. Кое-как доучилась, уже не особенно заботясь об оценках. Да и зачем, если на работу она устроилась с конца второго курса? А потом, когда мама погибла в аварии, ощущение, что от колдовства одно зло, только укрепилось.

И вот всё поменялось – не в один день, но почти.

Сперва летавец, потом ночница, теперь ещё Костяной… Кажется, что Алькин ведовской дар, сжатый, как пружина, раскручивался теперь стремительно, и судьба сама подталкивала её к колдовской дорожке.

– И впрямь, как деньги у щедрого человека, – пробормотала Алька, стоя с чашкой кофе у окна и прихлёбывая помаленьку. Двор только просыпался; водители осматривали повреждённые Костяным автомобили и охали. Кто-то спешил на работу; кто-то возвращался со смены… Было, как ни крути, ещё только раннее утро. – Когда нет, будто и не хватает чего-то, руки связаны. А когда есть, то карман жжёт.

Пожалуй, Алька немного боялась, что этот дар, эта потребность, эта новая судьба не просто обожжёт её – сожжёт дотла.

Но впервые за долгое время чувствовала себя так, словно живёт по-настоящему.

Конечно, в тот день Алька на работу не пошла.

Позвонила начальнице около девяти – в «приличное» время, дождаться которого, сидя на кухне в одиночестве и зевая от недосыпа, было нелегко; честно выложила всё, что случилось… и чуть не ляпнула: «Ко мне, кстати, ваш сын заходил».

Неловко бы получилось.

– Ох, Василёк… – выдохнула в трубку начальница и, кажется, подавила всхлип. – Как себя чувствуешь? Помощь нужна?