Книга Пленница Кощея, страница 19 – Полина Змееяд

— Никого из вас отродясь не резал. Но почему же мне знать нельзя? Никогда я вашей силой не пользовался во зло, и в этот раз не стану! Скажи только, отчего мне так горько на душе?

Всмотрелся я в глаза дивной птицы, и по блеску яркому понял — знает птица, как на мой вопрос ответить, да не скажет ничего.

— Пусть твой прежде был извилист, узлами и развилками полнился. Теперь же он прям, как лента широкая, хоть местами и тернист. Слушай свое сердце, царь Кощей, оно подскажет.

— Да как же его слушать, коли оно болит?

— Черствое болеть не может, а чувственное всегда мудро, — вывернулась зараза пернатая и в этот раз. — Возвращайся в замок, царь Кощей. В нужный момент сам будешь знать, что делать.

Так и пришлось в замок возвращаться, не солоно хлебавши. Если уж Сирин и Гамаюн оба молчат, то от остальных, диких, ни словечка не добьюсь.

Вернулся в кабинет просторный, пальцами привычно щелкнул и зажглись по комнате свечи. Блестнула каемка блюдечка с позолоченной каемочкой, и румяный бок яблока воскового. Долго боролся я с искушением, да все-таки толкнул яблоко, оно по каемке закрутилось, и вскоре увидел я комнаты гостевые. Сидела Ядваига на пышной перине, гладила по светлым волосам Милаву.

— Ну доскажи, нянюшка, что там с той царевной-то дальше приключилось?

— И не устала ты за день? — улыбнулась Ядвига, и глаза ее с таким теплом на девицу эту глупую глядели, что мне горько стало: никогда уж на меня так никто не посмотрит. — Ну ладно, слушай.

Ядвига Еремеевна

— Зажила царевна во владениях змея, как хозяйка: слуги любому ее слову повиновались, да перед ней расступались. День деньской гуляла она по высоким горам и душистым лугам, ночью же из окошка на небо звездное глядела и пела, чисто и нежно.

— Как ты, нянюшка? — Милавав дыхание затаила.

— Нет, не как я. Нежнее она пела и легче, о любви и весне, о ярком солнце, и вторили ей лесные и горные птицы. Приходил тогда змей под стены терема, где она жила, на камень садился и замирал: слушал до тех пор, пока не устанет она и не заснет. Видела царевна, что по нраву ее песни Горынычу, видела, как сияют золотом его глаза, да боялась его, ведь всегда ей в былинах сказывали, что злой он и сердце у него черствое.

— Неправда! Сегодня видели мы Горыныча, и взгляд у него такой, что сердце любой девицы вмиг растопит. Ему и похищать никого не надо: сами за ним побегут, а царевна эта — глупая!

Я улыбнулась и снова Милавушку по головке погладила, успокаивая.

— Может, оно и так, да только если тебе всю жизнь твердить будут, что небо красное, а ты его через двадцать лет синим увидишь, то и глазам не поверишь поначалу. Не перебивай больше, а не то не буду досказывать.

Милава кивнула и поближе ко мне примостилась.

— Мало-помалу начали молодцы на бой с Горынычем являться. Как завидит змей нового гостя, так к царевне спешит и на него указывает: взгляни, мол, на витязя. Коли по нраву он тебе, так поезжай с ним. И глядела царевна, да ни один герой со Змеем не мог сравниться ни силою, ни мудростью, ни красотой, ни нравом легким.

Шли дни за днями, привыкла царевна к горным просторам, к каменным сводам, да к глазам золотым, что в ночи под ее окошками сверкали. Царь, отец ее, тем временем объявил, что тому, кто дочь его любимую домой вернет, все царство отдаст. Тогда все новые и новые молодцы приходили, чтобы удачу попытать. Сражался с ними Змей благородно: и удаль свою гостям давал показать, и ран им тяжелых не наносил, и уж конечно не губил никого, прогонял только. Глядела на те битвы царевна и диву давалась, да грустнело ее сердце: понимала девица, что слишком уж долго у Горыныча загостилась, что рано иль поздно добра молодца ей надобно будет выбрать себе в мужья.