Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 103 – Хейзел Райли

Я вздыхаю. Пытаюсь отстраниться, но он обхватывает меня за талию и тянет вниз — чтобы я встала на полную стопу, но осталась прижатой к нему.

— Не знаю, — признаюсь.

Он стискивает челюсть. Гермес красивый, но его эксцентричность обычно затмевает эту красоту. Когда он серьёзен — это почти болезненно: такое очарование, что трудно вынести. Он и правда похож на ангела.

— Может, ты теперь меня ненавидишь? — спрашивает он голосом ребёнка.

Сердце у меня сжимается. Да, я злилась, но уже недолго.

— Я не смогу тебя ненавидеть. Но то, что ты сказал про Ньюта, было подло.

— Знаю, — кивает он. — Но это правда. Я так сильно тебя люблю, что…

Я кладу ладонь ему на грудь. Он замолкает и опускает глаза к моей руке.

— Не говори. Не продолжай, Герми. Даже если хочешь быть искренним. Потому что это больно.

Он хмурится:

— Как может быть больно, если я говорю, что ты дорога мне и что мне важна твоя жизнь?

— Когда ты любишь человека, ты не хочешь, чтобы он страдал, верно? — я прижимаю его к ответу, и он кивает. — Слышать, что для вас жизнь моего брата ничего не значит, было ужасно. Представь, что я сказала бы то же самое про твоих братьев или сестёр.

Он молчит. Кажется, до него дошло.

Я глажу его по щеке. Гермес тут же прижимается, как кот, вымаливающий ласку.

— Я тоже люблю тебя, Герми, — говорю. — Но больше никогда так не говори о моём брате. Это жестоко. Ньют вам ничего плохого не сделал, я понимаю, что у вас нет с ним связи. Но он не заслужил таких слов. Тем более сейчас.

Гермес накрывает мою руку своей и сжимает. Его глаза сверкают, яркие, как океан.

— Больше не буду, Маленький рай, — обещает. — Буду только думать.

Я издаю возмущённый звук, а он смеётся, затем сжимает меня в медвежьих объятиях и начинает раскачивать из стороны в сторону. Лохматит мне волосы, а я смеюсь и отбиваюсь.

— Гермес! — смеюсь я. — Ты меня задушишь.

Он ослабляет хватку, но не отпускает. Мы стоим, полуприжатые друг к другу за сиденьями самолёта, как два идиота. На лице у него появляется серьёзность, почти робость.

— Мы можем заключить сделку, Маленький рай?

— Конечно.

И это в нём прекрасно: Гермес почти никогда не смущается. Даже когда неловко — он не показывает, а идёт напролом, со своей фирменной дерзостью.

— В следующий раз, когда мы из-за чего-нибудь поссоримся… — он щипает меня за щёку, — …давай не будем тянуть это бесконечно, ладно? Постараемся говорить сразу. Даже если рискую получить кулаком в нос. Хочу, чтобы мы разбирались на месте.

На лице у меня расползается такая улыбка, что жжёт мышцы.

— Отличная сделка, да.

Он подаёт мизинец, я цепляюсь своим. Так мы скрепляем наш договор — просто, чуть по-детски, но от того, что мы друг друга любим.

— Иду садиться и всё равно попробую дозвониться до Лиама, — говорит он наконец, освобождая меня из объятий.

— А я накидаю ему сообщений.

Я провожаю его взглядом: он возвращается на место. Хайдес что-то спрашивает вполголоса — слишком тихо, чтобы я разобрала слова. Афина, двумя рядами позади, кажется уже спит и совершенно умиротворена. Похоже, она не заметила исчезновения Лиама; а если и заметила — ей плевать.

В этот момент возвращается Аполлон:

— Я предупредил персонал. Его объявляют по громкой связи в аэропорту. — Он замирает, понимая, что выбора у него мало, и, вздохнув, плюхается рядом с Гермесом.