Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 115 – Хейзел Райли

Небо и правда заволокло серыми тучами. Гроза будто преследует нас из Греции.

— Вытри кровь, — огрызаюсь я. У него струйка тянется по подбородку, пропадает под воротом. — И прекрати, прошу. Я уже не знаю, как ещё сказать. Может, только наоборот — психология наоборот?

Он надувает губы, как ребёнок:

— Ты волнуешься за меня? Какая милая.

Я отступаю.

— Хватит, Арес, серьёзно. Я правда хотела бы быть твоей подругой, но ты всё портишь. — Я вскидываю руки, раздражение такое, что слов не нахожу. Да и зачем — он всё равно не слушает. — Ты…

— У меня нет друзей. И они мне не нужны, — обрывает он, резко, чужим тоном. На долю секунды в его лице проскальзывает что-то настоящее, уязвимое — и тут же исчезает.

Я не стану спрашивать.

— Отлично. Значит, друзьями мы не будем. — Я наклоняюсь к нему через стол, заставляя встретиться глазами: — Но не смей больше так говорить с Хайдесом. Он тебе ничего не сделал. Если твоя жизнь в дерьме — не трогай других, варись в нём сам.

Я отворачиваюсь, не слушая его ответов. Мне нужно к Хайдесу. Не только потому, что ему тяжело, но и потому что мне он нужен не меньше.

Едва подхожу к спортзалу, из коридора доносятся удары кулаков о боксёрскую грушу.

Замираю на пороге. Хайдес двигается так, что невозможно оторвать взгляд. На нём только джинсы, торс голый. Хорошо хоть бинты на руках.

Каждый его удар — и грация, и сила. Словно танец и бой в одном. Мускулы перекатываются под кожей, уже блестящей от пота. Чёрные волосы разлетаются, закрывая глаза, но он будто не замечает. Он в ярости.

Интересно, заметил ли он меня.

— Хайдес? — зову.

Он замирает. Может, нет. Может, Арес действительно перешёл черту.

— Я уж думал, сколько ты собираешься просто стоять и глазеть, — бросает он нахально.

Сердце делает сальто, а я улыбаюсь сама себе. Хорошо, что он спиной — не видит, как одной фразой превращает меня в сердечки и хаос.

Я подхожу ближе. Он продолжает, не оглядываясь:

— Хочешь продолжить свои уроки греческого, Хейвен? — Звучит почти издевкой. — Вот это, — он бьёт по мешку, — называется Sakos σε κουτί.

Я открываю рот, чтобы возразить, но он не смотрит, так что продолжает:

Удар, ещё сильнее.

— Это grothia. — Затем поднимает ногу и с силой бьёт. Не представляю, как он это делает в джинсах. — А это ποδόσφερο.

Грудь ходит всё чаще. Дыхание сбивается, но он и не думает уставать. В глазах только азарт.

— А это имя Ареса на греческом: poulái, — рычит он. Делает паузу, чтобы отереть лоб предплечьем.

Я кривлюсь и обхожу его сбоку.

— Звучит не особо похоже на «Арес» по-гречески.

— Зато значит «Тупица». Это его имя.

Я решаю замолчать и позволить ему выговориться. Но чем дольше смотрю, тем яснее понимаю: передо мной не жестокий парень, изливающий злость. Передо мной Малакай — ребёнок, который хотел только, чтобы его любили. Ребёнок, которого бросили, а потом усыновили люди, не сумевшие дать ничего, кроме стабильного счета в банке. Здесь, сейчас, передо мной — просто испуганный мальчик.

Когда он обрушивает на грушу пять ударов подряд — быстрых, беспощадных, — я прижимаю ладонь к груди.

— Начинаю жалеть этот sakos tou box.

Хайдес замирает. И сквозь ярость на его лице проступает тень веселья. Лучик солнца среди грозовых туч.

— Ах вот как?

Я пожимаю плечами и сажусь на ближайшую скамью.

— Мне больше нравились твои греческие уроки сексуального характера.