Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 69 – Хейзел Райли

— Состояние бессознательности. Так что с ним?

Он будто и не слышит меня:

— Само слово «кома» происходит от греческого kôma, что значит «глубокий сон». Это состояние, когда человек не может проснуться, не чувствует боли, не реагирует на свет и звуки, не спит и не бодрствует, не способен ни на что.

В углу раздаются аплодисменты:

— Спасибо, познавательно, но мы не на лекции по медицине, — вставляет Арес.

Доктор его игнорирует и вздыхает:

— Причин комы множество. В случае Ньюта — это передозировка лекарств. К сожалению, довольно частая история.

Я замираю. Передозировка? Ньют? Он никогда не злоупотреблял таблетками. Всегда выбирал травы и чаи, отчитывал меня за то, что я глотала обезболивающее при любой мелочи.

— Какими именно лекарствами?

— Судя по анализам, смесью Прозака и Эфексора, — поясняет он. — Это оба антидепрессанты. Ему невероятно повезло, что он не умер, учитывая дозы.

Я смотрю на лицо брата. Он спокоен, будто ничего не происходит, лишь мерные «бип» аппаратов нарушают тишину.

— Какие побочные эффекты?

— Деменция, спутанность сознания, бред, затуманенное зрение, провалы памяти, галлюцинации.

Меня скручивает тошнота. Вперёд выходит Посейдон:

— А если это Кронос? Если он подкармливал Ньюта этим коктейлем, чтобы загнать в лабиринт? Тогда понятно, почему тот так рвался играть вместо Хейвен. Он был обдолбан таблетками.

— Логично, — бормочет Гермес. — Но уж слишком просто.

Зевс что-то говорит, но я не слушаю. Слова Посейдона складываются в картину, и я прихожу к другой, куда более страшной мысли:

— Нет, — вырывается у меня слишком громко. — Эти таблетки дали ему не для того, чтобы он вошёл. А для того, чтобы забыть, что он там увидел.

Все разом понимают. Первым соглашается Хайдес:

— Чёрт. Конечно. Чтобы стереть память об игре. — Он трёт волосы. — С галлюцинациями и бредом всё, что он расскажет, будет мусором. Его память отравлена.

Доктор Куспиэль стоит в стороне, явно стараясь не слушать. Неловко кашляет, кладёт карту на тумбочку и прячет руки в карманы.

— Я ещё зайду проверить его. Сообщу о любых изменениях.

— Он очнётся? — окликаю я.

Он задерживает на мне взгляд.

— Есть шкала оценки глубины комы — шкала Глазго. Там три показателя: открытие глаз (1–4 балла), двигательная реакция на команды (1–6), словесная реакция (1–5). От трёх — глубокая кома, до пятнадцати — полное сознание.

Арес зевает и имитирует, будто вонзает нож в грудь от скуки.

— Сколько у Ньюта? — спрашивает Хайдес.

— Три за речь: иногда мычит. Два за открывание глаз. И один за движение — самый низкий балл. — Он кивает на брата. — К тому же его правая рука сжата в кулак. Мы пытались разжать — безуспешно.

Я всматриваюсь в руку Ньюта. Действительно: одна ладонь раскрыта на простыне, а вторая — крепко сжата.

Хайдес осторожно берёт её в свои руки, но не пытается раскрыть:

— А если он что-то держит?

— Бред, — бурчит Арес. — Мы теряем время. Надо идти к Тутанхамону и набить ему морду. Хейвен, ты со мной?

Я не обращаю на него внимания. Теперь, когда Хайдес это произнёс, я тоже начинаю верить: Ньют что-то сжимает. И задаю доктору последний на сегодня вопрос:

— Его рука не разожмётся совсем?

Он кривится и переступает через порог:

— Лучше не вмешиваться слишком сильно в состояние комы. Но разговаривать с ним можно. Двигаться он не сможет — это ясно по баллам шкалы Глазго, — но голосом может помочь. Пусть это будут неясные звуки, всё же что-то он способен сказать. А главное — ему полезно слышать голос близкого человека.