Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 92 – Хейзел Райли

Кто вообще назовёт детский дом «Святой Люцифер»? Чувак с мрачным чувством юмора. Как я.

Вдруг в зале вспыхивает смешок. Сначала тихий, потом истеричный. Хейвен. Она стоит, дёргая взглядом от меня к Аполлону и затем к Кроносу, и хихикает так, будто услышала анекдот.

Я устраиваюсь поудобнее, скрещиваю руки на груди и готовлюсь наслаждаться шоу. Её фирменным, полусумасшедшим шоу. Обожаю, кстати, без тени осуждения.

— Этого не может быть, — выдыхает она наконец. — Это бред.

— Бред, который чертовски складный, — парирую я. — Аполлон помнит тебя. Всегда знал, кто ты. Поэтому и не выдерживает больше двух секунд смотреть тебе в глаза.

Хейвен смотрит на Аполлона. И тут во мне что-то шевелится — почти жалость. Ей нужн лишь его ответ. А он стоит, молчит, как чертова амёба. Девчонка переживает полный набор возможных травм, и никто не удосуживается облегчить ей этот бардак.

— Аполлон, это правда? — спрашивает Хейвен. Обычно у неё голос уверенный, наглый, местами раздражающий. Сейчас — тихий-тихий. Ответа нет, и она повторяет: — Аполлон?

Ладонь зудит. Я держу её под столом, на бедре, но пальцы дёргаются, требуют свободы — без участия той крошечной рациональной доли, что во мне ещё дышит.

Поднимая руку, я ловлю взгляд брата. Зевс уже раскрывает рот со своим обычным нравоучением — поздно. По примеру Хайдеса хватаю стеклянный бокал и запускаю его в Аполлона. Увы, приходится целить не в голову, а мимо плеча. Бокал свистит рядом, Аполлон впервые дёргается — и вдребезги врезается в стену.

— Ты охренел?! — визжит Афина. От всех людей не ожидал у неё такого братского рефлекса. — Ты мог его ранить!

Я фыркаю и перекатываю в пальцах вилку:

— С такой шевелюрой его и пулей не прошибёшь.

Она бормочет ругательства. Мне плевать. Зевс вырывает у меня вилку — и тут Хайдес ловит мой взгляд. Он улыбается. Едва заметно — но я знаю. Это не издёвка, это одобрение.

Аполлон проводит рукой по волосам, закидывает их назад и шумно выдыхает.

— Да. Я помню тебя.

Он меня только что переиграл. Его четыре слова — те самые, что перепишут жизнь Коэн.

Её рот приоткрывается. Полные губы дрожат, глаза вот-вот выкатятся.

— Ты помнишь, что был в приюте со мной?

Аполлон лишь кивает.

Я пытаюсь поймать взгляд Хайдеса. Легко; он уже готов послать меня к чёрту и не вмешиваться. Я прищуриваюсь и киваю в сторону Аполлона. Предупреждение. Или они вдвоём подталкивают его говорить, или я включаю режим «псих» и развлекаюсь сам.

Ситуация абсурдна.

— Аполлон, — голос Хайдеса острый, как лезвие. — Ты мой брат, и я тебя люблю. Но если ты немедленно не объяснишься с Хейвен — и она это заслужила, — я буду первым, кто надерет тебе зад.

Афродита пробует вклиниться со своей вечной «мир-дружба». Хайдес гасит её одним движением пальца:

— Она не обязана страдать дальше. Выкладывай нам, блядь, объяснения. Сейчас же.

Кадык Аполлона заметно опускается. Присматриваюсь — белый, как привидение. Наливает воды — ему можно, у него бокалы ещё есть, — и осушает в пару глотков. Потом доливает ещё.

Я стучу кулаком по столешнице:

— Ты вообще собираешься говорить, или…

Аполлон ставит бокал:

— Я не сразу понял, что это была ты, — начинает он.

Пока Хейвен разворачивается к нему всем телом, готовая слушать, мой мозг отвлекается. Я оглядываю её с головы до ног. Точнее — до линии стола. Ровно до попы. В профиль она…