Книга Игры титанов: Вознесение на Небеса, страница 93 – Хейзел Райли

В меня врезается волна воды. Я моргаю — сначала растерянно, потом в ярости. У Хайдеса в руке бокал Аполлона; он успел наполнить его и вылить на меня.

— Перестань пялиться ей на задницу, — рычит.

Я провожу тыльной стороной ладони по лицу:

— Так заметно было? — искренне интересуюсь. Технику стоит подтянуть.

— Да, — хором отвечают Зевс, Гера, Афина, Гермес и Аполлон.

Я сползаю пониже на стуле, скрещиваю руки. Убедившись, что я угомонился, Аполлон откашливается и продолжает:

— Я говорил: не сразу понял, что это ты. Когда мы познакомились, я не связал тебя с той единственной девочкой в приюте, с которой мне вообще хотелось общаться.

Лицо Коэн на миг смягчается:

— И когда ты понял?

Кронос молча наслаждается представлением — с мерзкой улыбочкой человека, уверенного, что держит мир на ниточках. В чём-то он прав. Он дёргает за нитки. И у всего этого есть цель: помирить Аполлона и Хейвен. Потому что она — его Артемида, а Кронос сильнее всего хочет свести своих мифологических «близнецов».

— В Ночь светлячков, — шепчет Аполлон, возвращая меня в реальность.

— Это что? — интересуется Посейдон.

— Йельская традиция, — объясняет Хейвен, не отрывая глаз от Аполлона. А Хайдес — не отрывает их от неё, и с каждой минутой он всё напряжённее. — В саду вешают гирлянды, и каждый студент прикрепляет записку с желанием.

— Я не стоял рядом, когда ты писала своё, — продолжает Аполлон. Снова проводит ладонями по волосам. — Но, когда ты ушла с Хайдесом, я подошёл посмотреть. И увидел рисунок стакана… Тогда я и задумался, — признаётся. — Спросил у Хайдеса. Он рассказал про твою «жизненную метафору» — стакан наполовину пуст/полон. Подозрения выросли, и в итоге я спросил Кроноса. Он подтвердил.

— Прошёл почти месяц, — отчётливо проговаривает Хейвен. — И ни разу за всё это время тебе не пришло в голову рассказать мне? Серьёзно? Почему?

Аполлон теряет терпение. Шлёпает ладонями по бокам и рычит:

— Ты понимаешь, что, сказав про нас, я бы раскрыл тебе, что ты — удочерённая? Это было не моё дело. Ты должна была узнать это от отца и брата, а не от меня.

— От того самого брата, которого ты обманом засунул в лабиринт, чтобы убрать с дороги? — уточняю я, смакуя драму. — И каков был план? Он должен был передать новости с доски Уиджи из царства мёртвых?

Хейвен дёргается, ей больно. Возможно, я переборщил. Но она не подхватывает и возвращается к главному.

— Ты мог сказать уже после, когда я узнала, что меня удочерили.

Аполлон мотает головой:

— Ты и так была на грани. Я не хотел добивать.

Никто не находит, что вставить; и не факт, что мы вообще имеем право вставлять. С одной стороны, в его логике есть правда. С другой — я скорее на стороне Хейвен. К чёрту протоколы «кто должен сообщать». Я бы сказал.

И в этой тишине Аполлон добавляет ещё важные для Хейвен слова:

— Я рад, что ты сохранила мой совет так надолго. Что ты никогда не зацикливалась на том, сколько у тебя есть и сколько не хватает.

Коэн оседает. Не только эмоционально, но и физически. На миг меня тянет рвануть вперёд и подхватить её. Но это не моя роль. Этим займётся наш герой Хайдес Лайвли — с вторым именем, которое звучит, как редкий подвид вымирающей обезьяны.

Хейвен прячется в его руках, её тело мелко трясёт. Она плачет. И мы все понимаем: это не те же слёзы, что текли из-за Ньюта. Это слёзы радости. Радости с привкусом горечи. Хайдес гладит её по спине, и она чуть отводит его руку только затем, чтобы снова посмотреть на Аполлона.