Книга Четверть часа на супружеский долг, страница 13 – Мария Берестова

— Помилуй Боже, Тьен! — закатил он глаза. — Ещё скажи, что ты её не!.. — употребил он довольно грязное слово.

Атьен скривился, но снова промолчал. Его лицо оставалось спокойным, но в глазах было отвращение — к самому себе, к этому разговору, ко всей проклятой ситуации в целом. Он уже сто раз пожалел о том, что вообще заговорил на эту тему. Теперь его собственное поведение казалось ему кошмарным. Он предал память брата, предал всех!..

Осознав по его хмурому молчанию, что принцессу он «не», Брендан растерянно бросил взгляд на карету, по верху которой с неприятным звуком скребли еловые ветки, потом пробормотал:

— Нет, ну она девчонка, конечно… — скорее пытаясь убедить самого себя.

Голос его звучал неуверенно и крайне тихо, но Атьен расслышал — потому что этот тихий аргумент вторил его собственным мыслям.

— Напуганная девчонка, — уточнил он, — которую все предали.

Брендан раздражённо сжал зубы, бросил на Атьена быстрый внимательный взгляд.

Они были знакомы с детства, и Брендан прекрасно знал, что младший представитель княжеской семьи отличался добротой и сердечной мягкостью, и теперь видел по его лицу его переживания.

С одной стороны — ненависть Брендана к проклятой ниийке никуда не делась. Даже если лично она ни в чём не виновата… так ведь лишь потому, что девчонка! Родись она мужчиной — воевала бы против них!

С другой — он видел, как теперь корёжит Атьена, и не мог игнорировать это. Однако отказаться от мстительных мыслей…

«Что тут сделаешь? — спросил сам себя он. — Её будут использовать как оружие против нас, её не примут у нас, она враг».

Ему не было её жалко — он слишком хорошо помнил битву, в которой потерял лучшего друга, в которой погибли не только мужчины, но и женщины.

Он глянул поверх кареты вперёд, на видневшуюся в тумане дорогу. Лес по бокам стоял стеной, непроглядный и молчаливый, и каждый поворот открывал лишь новые, столь же чужие дебри.

«Тьен себя поедом съест», — признал Брендан внутри себя.

Ненависть, мстительность, жестокость — все эти понятия были чужды Атьену, но, конечно, зажглись в нём теперь, после разрушительной войны и капитуляции Вера-Несса. Атьен стал другим с тех пор, как принял власть, — и даже не из-за власти, а именно из-за этого огня тёмных чувств, порождённых поражением его страны.

Брендан совсем не был уверен, что хочет, чтобы Атьен последовал за всеми ними и погряз в этих чувствах, — его сила была в ином.

В даре убеждения. В светлом уме. В способности созидать, поддерживать и вдохновлять.

Теперь всё это, казалось, в нём отмерло, придавленное грузом скорби и ненависти. Брендан и сам чувствовал себя так же — он был сыном священника, искренне верящим когда-то в идеалы добра и любви, но теперь весь его внутренний свет угас, захлебнувшись в ужасах войны. Он не мог совладать с собственными демонами и даже избегал теперь храмов — горящая в нём чёрная ненависть отравляла его насквозь. В душной этой ненависти не могли родиться слова молитв, в его горьком израненном сердце больше не было места для Бога.

И он, совершенно точно, не желал такой судьбы для Атьена, не хотел, чтобы Атьен тоже стал таким.

Хвоя с очередной ветки, которую он отвёл рукой, осыпалась за воротник, колкая и холодная, как его собственные мысли.

Превозмогая себя и своё внутреннее сопротивление, он спокойно сказал то, во что сам уже не верил: