Книга Откупное дитя, страница 104 – Юля Тихая

Мужик отшатывается, а я сердито цокаю. Нашёл тоже время, чтобы пугать людей! Обычно Чигирь при посторонних только кхекает и каркает, ручной ведьмин грач, ничего удивительного.

— Вы не обессудьте, уважаемый, — тут же вмешивается Ладыль, кланяется Чигирю, как почтенному господину, и за мужика извиняется.

И пока они там переливают из пустого в порожнее, я ставлю на пустой стол широкую миску, наливаю в неё свежей воды, бросаю поверх отражённый в зеркале свет. Выбираю в корзине красивое яблоко, наливное, всё сияющее от спелости. Катаю его в ладони, вслушиваясь, как бьётся внутри живого яблока сок.

Тут, наконец, во дворе грохочет, и праздных мужиков из домика выгоняют. Они остаются с улицы уши греть, а ко мне заходит рослый конопатый парень, старший сын Матины, а с ним и родители. Отец, Дув, хмурый и мрачный, а от Матины за много шагов веет волнением.

— Нашлась ли девочка? — спрашивает Ладыль.

— Нет её! — У Матины дрожат губы. — Нигде её нет, ни у Зявы, ни на чердаках, ни в лодочном сарае, нигде её нет! Она… госпожа ведьма, миленькая, вы…

И она бухается на колени и тянет ко мне руки.

— Встаньте, — говорю я сурово.

Матина поднимается.

— Госпожа ведьма, — голос её дрожит, — миленькая вы наша, вы посмотрите, я прошу вас, посмотрите, мы везде искали, но Жатонька… она в лес могла уйти, Жатонька моя. А в лесу…

И Матина снова вся содрогается. Она так переживает, что растеряла всю свою красоту, и живую, и наведённую, лицо бледное и костлявое, глаза лихорадочные. Легко поверить, будто она за дитя своё беспокоится. Только я-то помню, что Жатке она не мама, а «эта».

— С чего бы ребёнку ночью в лес бежать?

— Она у меня… — Матина оглядывается беспомощно и облизывает губы. — Жатонька, она… Мы с ней… Она…

— Побыстрее.

И Матина сдаётся:

— Ей сны снились.

Не этого я ожидаю. Я-то про другое знаю: про разницу между своими детьми и приёмными, про высылку в город, про обиды и слёзы, — но никак не про сны.

— Сны?

— Разные, она рассказывала, а там всё лес, глаза, нечисть, ветки, словно рога… Её и Ляда смотрела по лету, но сказала, что в снах ничего дурного нет. А Жата говорила, лес её зовёт, что лес ей дом, что с нами ей плохо. И так на лес смотрела… как приручённые волки смотрят! Я уж решила, на зиму её в город, и научится чему, и… и от леса подальше.

— Ко мне почему не пришли?

— Подумали, чего уж там…

Наведённые сны? Но кому бы понадобилось сны наводить — ребёнку? Это не так чтобы очень сложно, но всё равно не та вещь, что станешь делать безо всякого проку. Да и нет в селе ни одной ведьмы, кроме меня, и в одинцах в округе всё только простые люди.

А если не сны, так что? Люди тоже, бывает, лесом очаровываются, маленьким детям лес часто кажется сказочным, волшебным, полным чего-то удивительного. Но к девяти-то годам любой ребёнок знает, как много в лесу опасного. Нельзя жить человечью жизнь и ни разу не увидеть, что лес может сделать с человеком, и как это бывает страшно.

Впрочем, неважно всё это сейчас. Боится Жатка или не боится, и что ей там снится и почему, — это всё потом можно решить, позже. Сейчас же нужно сделать так, чтобы девочка вернулась домой, и чтобы мои закрытое сердце и чёрствость не сломали маленькую жизнь.

— Мне нужна её личная вещь, — строго говорю я, и суета в доме, наконец, укладывается. — Что-то, что принадлежит только ей, что больше никто не трогает. Есть такое?