Книга Откупное дитя, страница 105 – Юля Тихая

Матина мнётся. В больших домах часто бывает, что все вещи не столько чьи-то, сколько общие: и платья девицы друг у друга таскают, и ленты хранят в одной шкатулочке. Даже я, пока в заимке жила, всё делила с сёстрами, хотя меня много кто и руками-то трогать остерегался. Только ленты для волос и были совсем мои, да и те лишь потому, что волосы мои колдовские, и мама их чесала, чесала, зашёптывала, уговаривала расти побыстрее, чтобы скорей отдать проклятое дитя Отцу Волхвов и забыть его навсегда.

Мне давно уже не должно быть больно, я знаю.

— Сынок, ты принеси тот камушек… госпожа ведьма, это ведь сгодится? Она маленькой совсем притащила откуда-то камушек, синий-синий, так и не расставалась с ним, на полатях его прячет. Подойдёт?

— Сгодится. Возьми через тряпицу и принеси, голой рукой не касайся.

Парень кивает и выходит, а я хмурюсь. Камушек…

— Ты, — я тыкаю пальцем в очередного любопытного бездельника, который трётся у меня на пороге, — воды вон в бочку наноси чистой. А ты иди к поленнице и найди берёзовую чурку без сучков, свежую. Ладыль, встань сюда и держи свечу ровно, вот так, да, чуть полевее. И не шевелись теперь. Ясно? А ты, дед… ты проваливай отсюда. И не вздумай у меня на дворе плеваться!

Верно говорят, что людям нельзя без дела оставаться, они от этого дуреют. Теперь же все они подчиняются, и даже дышать становится легче.

— Госпожа ведьма, — это Дув окликает меня робко. — Что вы попросите за помощь?

Я огрызаюсь:

— А сколько дочь ваша стоит?

— Да как сказать, ежели в деньгах…

— Сколько есть в доме серебра, всё соберёте. Разделите на пять одинаковых чугунков, как вам понравится. Я заберу один по своему выбору.

— Это… сейчас всё сделать?

— Утром.

Затем мне приносят камушек, и я велю всем замолчать.

Камушек как камушек, не такой и синий, но на ощупь будто резной. Есть в нём то ли сила, то ли её искорка: так сразу и не поймать, но что-то едва слышно мне в пальцы бьётся, будто и не камушек это, а чудной корешок. Чигирь тоже заглядывает, кашляет важно, я хмурюсь, тороплюсь.

Она так плакала у моих дверей… просила помочь. И не то чтобы я, как ведьма, должна помогать всем, кто попросит. И не то чтобы я должна утешать или вытирать слёзы. Но я ведь обещала себе быть добрее и лучше, я обещала себе, что во мне хорошего будет больше, чем дурного. А сама так оттолкнула доверившегося мне ребёнка, что он в лес ушёл и не вернулся.

Я ставлю камушек в плошку с водой, двигаю руки Ладыля со свечой так, чтобы свет падал на воду верно.

— А ещё, сказывают, бывают клубочки такие… катятся сами, куда надобно.

Я закатываю глаза, но потом смягчаюсь:

— Клубочек годится, чтобы найти потерявшуюся вещь. А людей иначе ищут, по-другому. Вы не мешайте, не говорите под руку.

Ладыль многословно извиняется.

Свет на воде мерцает в такт ударам чужого сердца. Жатка жива, и от этого что-то внутри меня разжимается.

От берёзового полена я беру тонкую щепку, сверху на неё выжимаю из яблока сок. Вожу над водой, вышёптывая заклинание. И тогда кончик щепки становится очень тяжёлым, смотрит в сторону, и я иду туда, куда он указывает.

Ночь глухая, тёмная. Мы идём через село, мимо огородов, мимо полей. Щепка ведёт в лес, и от этого Матина садится на дорогу и ревёт, размазывая слёзы по некрасивому лицу. Мужики берут факелы, парень притаскивает ведро и черпак и показывает, как станет ими греметь.