Книга Откупное дитя, страница 2 – Юля Тихая

То был хороший ведун, умелый и сильный. Он много лет ходил по миру, знал тысячу обрядов и тысячу тысяч песен, заговорил больные зубы дядюшке Фаме, научил вдову Рушеву, что делать с подкладом, что злоязыкая соседка закопала у неё за околицей, а саму соседку привёл на старостин суд. Слово за тем ведуном тоже ходило доброе: он лечил и наставлял, отгонял мор и покоил нежить, лил в поля благодать и чистил Рода от старых пороков.

Не заметил только ведун, что клён тот умер не до конца. И хотя все ветви стояли голые и сухие, от самого корня пробивался тонкий зелёный побег, всему тому клёну наследник, полный воли к жизни и надежды на будущее. Я плакала на закопанных в земле дарах, а клён жил от меня в двух шагах, и поэтому силы не забрали меня.

Следующим утром ведун, а с ним староста, десяток мужиков, пара крепких баб и любопытные мальчишки пошли в лес проверить, что откупное дитя сгинуло. Но не нашли ни монеты откупа, ни горелой ямы, ни поваленного дерева — только младенца.

— Но что же откуп? — спросил недовольно староста.

Ведун был мрачнее тучи. Он повелел меня накормить, а сам отправился в лес, где спрашивал у великих сил, что ему теперь делать.

— Груз, что вы за ней дали, велик, — сказал он, вернувшись. — Его не унести за грань одному младенцу, маловато силёнок, маловато жизни. Нужно ждать, чтобы она подросла.

— Сколько ждать? Неделю? Месяц?

— Чтобы коса была ниже пояса. До тех пор растите её, как свою, как простое дитя, да так, чтобы не гневались силы. А когда придёт время, я вернусь и уведу её.

В толпе зароптали. Мало кому нравится кормить лишний рот, да ещё и такой поганый!

— А если сама помрёт? — жевал бороду староста. — Дети болеют.

— Сделайте так, чтобы не померла. Иначе всё, что она забрала, возвратится в Род троекратно. Слишком много в вас, люди, порока!

Кто-то заговорил, что деньги, что ведуну заплатили, надо бы по-хорошему вернуть. Но ведун сделал вид, что не расслышал, а староста знал, что рубить калёным железом ведун умеет не одну только нечисть. В дорогу ведуну дали ещё свежее полотно и полный круг воску, а меня вернули под бок матери.

Никто в заимке не был рад такому исходу. Но страх перед теми вещами, что я забрала себе, был велик, и никто не хотел, чтобы они возвращались. Я росла обычным ребёнком, всего и странностей, что в защитный ход вокруг заимки меня никогда не брали. А матушка каждый вечер чесала мне волосы гребнем, втирала в них масло и нашёптывала слова, чтобы только они росли быстрее.

Волосы у меня красивые, густые, тягуче-русые, как застоявшийся мёд. Таких волос ни у кого больше нет во всей заимке. Одна беда только: в длину всё никак не росли. Коса была в руку толщиной, но лишь немного ниже лопаток.

Матушка шептала, шептала, шептала. И сестрицы мои тоже шептали, кто во что горазд. Братья ленты везли красивые, яркие, чтобы хвосты от них спускались низко, и коса казалась длиннее. К сёстрам и женихи уже пошли, а я так и жила при них и всё ждала, когда же дорасту до того, чтобы силы дали за меня откуп.

Я уже и поверила почти, что так и останусь откупной, но не нужной, буду жить при заимке отдельно, у самой околицы, и мною будут пугать детей. Но вчера вечером, пока я месила тесто на утро, сестрица вдруг громко ойкнула и стала показывать на меня пальцем.