Книга Откупное дитя, страница 69 – Юля Тихая

И земли набрал, вздохнула тогда я. Для подклада земля с любого погоста годится, новый и лучше даже, чем старый, потому что волховских слов в ней больше. Но это ведуны знают, а простым людям — откуда? Простые люди, если задумали какую дрянь, выбирают самое старое и жуткое кладбище в округе.

А холстину, в которую подклад был завёрнут, узнала Жегода. Не абы какая холстина, а безжалостно вырезанный кусок из скатерти, которую сама же Жегода в молодости по материнскому учению вышивала. Узоры в ней — невиданной силы, а хотелось юной Жегоде не жениха и не здоровья, а исполнения желаний. Много ночей корпела она над скатертью, представляя, как всё, чего ей хочется, становится правдой. А потом сложила, да и убрала в сундук, потому что не дело это — такими вещами баловаться.

И вот теперь, десятилетия спустя, её же муж ножом вспорол драгоценную ткань, завернул внутрь горсть земли и булавки, и отчаянно пожелал наконец умереть.

Мало радости в тем, чтобы быть немощным и больным. Изнутри Ладар давно уже высох и сгнил, только и осталась от него, что оболочка, которую Жегода латала бережно да держала на этом свете своими цепкими руками. По венам — козья кровь течёт, лёгкие, словно меха, жена своими руками разводит. А тело всё равно болит, болит на каждое движение, и как ни дыши маковой пылью, а от боли выть хочется. Что это за жизнь, и зачем она?

Ладар и просил отпустить его, только Жегода отмахивалась: не так ты и болеешь, а как вылечим тебя, так и пожалеешь, что такое говорил. Ладар и с башни кинуться думал, только не сумел в одиночку подняться по лестнице. А потом вспомнил, как жена рассказывала ему про подклады, и что где такой ни появится, а кто-то один — самый слабый — обязательно тогда умрёт.

Нет в семье никого слабее Ладара.

Смастерил он подклад, подвесил его на гвоздик, да и лёг спать, уверенный, что не проснётся. А оказалось, что меньше всех к этой стороне прикипел не он, а я. Вот я и провалилась.

Сперва Жегода хваталась за голову и ругалась: что же ты удумал, старый, а если бы и правда убил кого, Бранка в тягости, дети малые, что угодно могло бы случиться!.. А потом плакала и просила прощения, плакала и уговаривала, плакала и ругала, и снова плакала, пока Руфуш не грохнул кулаком по столу и не сказал: как хочешь, сестра, но такой дряни ни в крепости, ни вообще на этом свете не место.

Руфуш заставил её поклясться, что никак больше не станет она помогать Ладару жить. Хочет уйти — так пусть идёт, если время, отмеренное ему Отцом, подошло к концу.

Жегода возненавидела тогда всех, заперлась в комнате с Ладаром и сыпала оттуда проклятиями. Сперва Ладар выходил на улицу и сидел, водя носом по воздуху, а потом и видели мы его только в окошке. А две недели спустя Жегода позвала нас всех проститься.

Река к тому времени вскрылась и катила льдом, бурлила и негодовала. Снег весь пошёл прогалинами, зияя влажной землёй и прошлогодними травами. А Ладар совсем высох, ослабел и будто дремал — и живой ещё, и не совсем.

Жегода уже обрядилась в белый платок, а вторым таким же утирала лицо. Сыновья сели по разные стороны постели, детвора толпилась в дверях. А больной просветлел лицом едва ли на мгновение.

— Ты не плачь, — хрипло сказал Ладар тогда. — Я новую весну посмотрел.

Улыбнулся — и умер.