Книга Откупное дитя, страница 96 – Юля Тихая

Кто выпьет ту воду, с той смоется благодать слезами и кровью, и не будет для той больше иного пути, кроме ведовского.

✾ ✾ ✾

— Корень дягиля омыть и очистить, резать и давить ножом, млечный сок собрать в стекло, этого сока взять пять капель. Цветки бузины чёрной снять с соцветия, отсчитать одиннадцать лепестков. Прикорневые листья белоголовника…

Чигирь читает и читает, важно, с выражением, как он умеет, — когда он так делает, мне всякий раз кажется, что я снова там, в давно прошедшем лете, когда Чигирь учит меня буквам, и я пишу палочкой на земле под его диктовку всякие слова, совсем простые и чуть-чуть посложнее. Теперь же мне нужно не записывать за ним, а выполнять, и делать это так споро у меня, конечно не получается.

Он всё читает, а я борюсь с корнем дягиля. Тот похож на бородатого мужичка: короткая толстая шишка, а из него вниз много-много узких длинных корешков. Все эти корешки нужно отстричь, кожицу аккуратно снять, а млечный сок не польётся сам, его приходится собирать ножом и переливать в стекло по капле.

— Пять капель, — ворчливо повторяет Чигирь. — Цветки бузины чёрной…

— Да погоди же ты!

— Ты же девка! Тебя чего, редьку чистить не учили?

— Редьку учили! Только это не редька!

Чигирь гаркает, а я пыхчу и устало тру глаза тыльной стороной ладони.

Из всех наук, которые полагается знать хорошей ведьме, меньше всего мне даются травы и хвори. С нечистью я приноровилась уже и драться, и договариваться, проклятия и наговоры снимать мне даже нравится, и защиты и благословления удаются легче лёгкого — просто это, желать людям добра от чистого сердца. А вот с травами я обхожусь, как ворчит Чигирь, как «поганая горожанка». Умею шалфеем углы окурить или накапать рыдающей женщине пустырничка, да и всё.

Чигирь в этом деле немногим меня лучше: умеет назвать листья «перистораздельными», а плод «двусемянкой», но что с этих красивых слов толку? Хуже же всего то, что у каждой несчастной травинки может быть десяток самых разных названий, и у нас с Чигирём они почти всегда не совпадают. Траву, что в рецепте называют белоголовником, я знаю как лабазник, Чигирь — как таволгу, а в гримуаре она же зовётся багулой, и дальше в скобках аккуратно перечислены все другие её имена. От этого разобрать, что же именно нужно сделать, порою бывает трудно.

Но кто боится трудностей, когда трудности эти встречаешь в тёплом доме, в печи трещит огонь, а ветер, что несёт тяжёлые брюхатые тучи, воет за окном — всё равно что поёт колыбельную?

В этом году о зиме я задумалась куда раньше, чем в прошлом. И как в прошлом году мне отчаянно повезло с Синеборкой, так и в этом мне везёт, хоть и совсем иначе.

Деревья ещё только одевались в жёлтое, когда дорога привела меня в безымянное село у широкого озера. Село хоть и безымянное, но большое, на две сотни дворов, и богатое: здесь и рыба, и жирные поля, и пасеки, а дальше, за полями, глухой старый лес со всеми его богатствами. Место это тихое, от всех больших дорог далёкое, и до ближайшего города отсюда много дней пути. Зато в село съезжаются с окрестных заимок и одинцов.

Мне в селе обрадовались. Пришлось и пару домовых приструнить, и обойти поле кругом с заговором против гниения, и посмотреть на «проклятую» корову, чтобы увидеть только, что не проклятая она, а старая. Даже шишиги в этих местах удивительно мирные, достаточно было показать серебряную спицу, как все они притихли и отошли от лодочного сарая подальше.