Книга Откупное дитя, страница 97 – Юля Тихая

Но больше всех мне были рады не люди, а местная знахарка.

Звали её Ляда, она жила в отдельном домике на отшибе и поняла как-то сразу, что зимовать мне негде. Сама Ляда собралась ехать на север, чтобы поклониться на изломе зимы то ли могилам предков, то ли идолу Отца Волхвов. Дом-то оставить и соседям можно, но как самих соседей оставить на целую зиму без снадобий?

Я крутилась по селу добрых четыре дня, возилась то с одной мелочью, то с другой. И куда бы я ни пошла, везде за мной приглядывала Ляда. Я на погост входила, прищурившись и рассматривая благословления, а из-за посмертного камня за мной ревниво следили белёсые глазищи. Я избу по кругу четыре раза обошла, укутывая её защитами и непроглядами, а знахарка переминалась на пороге, будто случайно зашла. Я скотину смотрела, а за сараями мелькал кончик полуседой косы. А уж когда пошла я смотреть больное дитя, Ляда разве что в гримуар мой нос не сунула.

Очень она меня раздражала этим, как будто я не ведьма, а ленивая ученица, которой дай только натворить какой-нибудь ерунды. Но Чигирь иногда обходился со мной куда грубее, и на её фоне знахарская суета даже как-то меркла.

А на пятое утро, когда я, пересчитывая довольно денежки, собиралась уже уезжать из гостеприимного села, Ляда подловила меня у околицы. И сказала без обиняков:

— Зиму у меня поживёшь.

Я сперва возмутиться хотела, что какая-то тётка за меня решать придумала, а потом задумалась. Ну, Ляда-то эта, ясное дело, вредная. Но зима — суровое время, и мёрзлую осеннюю слякоть лучше бы встретить под крышей.

Домик Ляды стоит чуть на отшибе, спрятанный среди соседских домов. Это невеликий четырёхстенок с единственным маленьким окном, всё время закрытым ставнем, и высокой двускатной крышей, вполне крепкий, но на вид непритязательный. С одного боку изба пошла в землю глубже, чем с других, и от этого кажется хромой.

Перед домом разбит лекарственный огородик, а внутри так пахнет травами, что от них свербит нос с непривычки. Чего тут только нет! Травы сушёные, толчёные, подвяленные на солнце или бережно пересаженные в кадку; листочки, цветочки, семена и корешки; отвары, настои и вытяжки; тяжёлая ступка, красивущие нежные весы, крошечный ковшичек, стеклянная посуда всех форм и размеров и даже — я бы не поверила, если бы сама не видела, — металлическая форма для пилюль.

Всё своё хозяйство Ляда держала в порядке, и знахарскую работу любила, это было ясно с порога. А я оробела даже: вот это действительно человек своё дело знает!

Ляда тем временем хлопнула на стол исписанные листы. Почерк у неё был кривоватый, неуверенный, и некоторые буквы она писала зеркально, а слова с ошибками. Но в целом всё было ясно.

— Разберёшься, — коротко сказала знахарка.

Да и принялась закидывать вещи в мешок. И только тогда я поняла, что сама она — уезжает.

— Козу свою в огород не пускай, — наставляла меня Ляда, объяснив, в чём суть да дело. — Кто пришёл за зельем, с тех плату бери, монетами или едой. Если мужицкое что, к кузнецу обратись, он за домом моим приглядывает. Стекло не бей! Запасы зазря не разбазаривай!

Я только кивала, как болванчик, и старалась мотать на ус все её указания.

— …тут все уже знают, чего им надо и как, а кто не знает, того либо лечи, либо гони в шею. Иногда приезжают, оставляют большие заказы, кому простудных пилюль сразу тысячу штук, кому ещё чего. Там сама решай, платят-то хорошо, но так голова от них ноет… И помни, ведьмочка, травы — не твоё колдовство. В колдовстве нужны воля и сила. Травы любят точность и счёт. Что двумя каплями лекарство, то десятью — яд. Не забывайся, девочка!