Книга Откупное дитя, страница 98 – Юля Тихая

Вот так, за пару часов учения, я и стала вдруг деревенской знахаркой.

В селе к этому сперва отнеслись настороженно. Что я ведьма — в этом никто не сомневался, а что в травах что-то понимаю, в то поверить было сложнее. Я и сама себе не очень-то верила, и первое сваренное зелье, укрепляющую настойку для беременной, отдавала с внутренним содроганием. Но потом та беременная шумно поблагодарила меня у колодца, ещё чуть позже старуха сказала, что слепые её глаза с моими каплями стали немножко более зрячими, и люди ко мне потянулись.

Много ли разных снадобий приходится готовить знахарке? Из рецептов Ляды ясно: много, очень много. Чтобы разобраться в них всех и действительно всему научиться, нужна целая жизнь. Но мне во всём разбираться и не требуется. Ко мне приходят с простыми, понятными жалобами, с которыми я справляюсь чаще по-ведьмински, а не травами. А по-знахарски делать мне приходится вещи довольно простые: настойку для бодрости, пилюли от больной головы или женский отвар для того, чтобы чрево оставалось пустым. И травки в них тоже входят по большей части обычные, знакомые.

Есть в числе рецептов Ляды и куда более сложные лекарства: от желудочной хвори, и от кровавого поноса, и от колотьбы в левом подреберье, и даже от одержимости. Среди травяных веников и глиняных стаканов с ягодами хранятся совсем другие заготовки, такие, что достать бывает трудно. Есть здесь и разрез-трава, и одолень-цветок, и живосил, и коготь гуля, и перо куйгараша.

А в одной из склянок закупорена ведьмина смерть.

— Здесь жила, — сухо сказала Ляда, бережно убирая бутылочку в самый дальний угол. — Умерла, а сила её в воде осталась. Кто с собой не в ладах, можно отмерить пять капель. Примирить хоть с силами, хоть с благодатью… Пять капель. Ни больше, ни меньше.

Я тогда содрогнулась и на бутылочку отвод глаз кинула, от греха подальше.

— …бузины чёрной снять с соцветия, отсчитать одиннадцать… да ты готовить-то будешь или нет?!

— Устала, — жалуюсь я.

Раньше, когда мы только познакомились, Чигирь поднял бы меня на смех и обзывал дурными словами. Но с тех пор и я поумнела, и он подобрел, и теперь только вскакивает мне на защищённое заплаткой плечо и трётся о щёку по-кошачьи.

— Столько маялась, а этого млечного сока — на самом донышке… а закончить сегодня надо, а то он стухнет весь к завтрему.

— Там ящик ещё этих дягилевых корней.

Я представляю, как чищу и давлю весь этот ящик, и так мне нехорошо становится, что за цветки бузины я берусь с новыми силами.

А потом и день как-то начинает вертеться. Ко мне забегает мальчишка за средством для своего бати, и я в который раз напоминаю, что отваром нужно пропитать тряпицу и наложить на сорванную спину, а не употребить его внутрь. Приходит тётка со вспухшей щекой, её зуб я заговариваю шепотком. Торговец, что собрался везти в город местный мёд, в который раз заунывно уговаривает меня сделать ему что-нибудь на продажу…

А ещё Чёрная пытается пробраться на засыпающий по осени лекарственный огород, а ещё у соседей нужно попросить хорошую кошку-мышеловку, потому что мышей расплодилось — жуть, и моего колдовства они уже не боятся, а ещё я взялась вязать себе к зиме нижние штаны. Так и суечусь до самого вечера, и только к темноте замечаю, что у забора кто-то тихонько хнычет.