Книга Половина пути, страница 27 – Юля Тихая

В детстве Ольша, как многие девочки, любила представлять собственную свадьбу. Теперь думать о похоронах было даже как-то проще, да и видела она их больше, чем свадеб. Чернота, уютная яма в земле, вот и всё. Никакого будущего, никаких белых голубей, ни дома, ни семьи, ни детей…

И только тогда Ольша сообразила, что так разбившая её кровь была куда больше похожа не на причину срочно искать медика, а на ежемесячную неприятность, которая бывает с каждой женщиной старше лет тринадцати.

Распахнула глаза. Тупо уставилась в окровавленную марлю. Тронула пальцами сгусток, вся перемазалась. Прислушалась к телу: спазмы внизу живота, а не горячая тупая пульсация и резь между ног, как было сразу после. Стукнулась головой о стену.

Ждала облегчения, но его почему-то не было, только внутри так и проворачивалась медленно безразличная пустота. Вместо как бы плохой новости — вероятной близкой смерти — как бы хорошая: всё-таки обошлось, и в ней не растёт ребёнка от насилия.

Обрадоваться не получалось, руки дрожали. Вообще всё дрожало, и, хотя сидеть на полу было холодно, Ольша опасалась вставать, чтобы не рухнуть и не разбить голову. Подтащила к себе ведро. Стирала, пока кожа на руках не отозвалась ссадинами. Вскипятила воду силой, кинула в неё бельё и марлю. Всё-таки встала, придерживаясь за стену, облилась под душем, взялась за мыло и тёрла, тёрла, тёрла, пытаясь смыть въевшуюся грязь и эхо чужой грубости. Ольша вся как будто пропиталась ею насквозь, и она не уходила ни с водой, ни с дыханием, ни с вычерпанной до потери контроля силой, как будто отравила собой всё её существо.

Больше всего хотелось забыться. Снять с себя эту мерзость вместе с кожей и перестать быть. Вместо этого Ольша втянула в себя лишнее тепло из ведра, выполоскала тряпки, высушила потоком нагретого воздуха. Обтёрлась полотенцем, покачнулась и чуть не упала, но удержалась за дверной косяк.

Смерть не пугала, но что-то внутри ещё сопротивлялось ей. Пустота в голове сгущалась в комковатое, мерзкое, шепчущее на тысячу отвратительных голосов и не желающее молчать.

А разве тебе не понравилось? — удивился этот комок. — С Леком-то ты не возражала… или из тебя даже шлюха не вышла?

Заткнись, велела Ольша. Заткнись, заткнись!

Она вывалилась из душа, напугав ждущую у двери постоялицу безумным взглядом. Брент снова ушёл рано, и Ольша честно попробовала поработать над конструкцией, но все линии и узлы путались у неё перед глазами, слипались, как разваренные макароны, навсегда принявшие форму тарелки.

В конце концов она сдалась. После обеда, или вечером, или завтра, или… не важно, всё это не важно, но не сейчас, когда трясёт, а голоса в голове размазывают её по полу тонким слоем!

Наверное, вид у неё был совсем дурной, потому что подавальщица за стойкой даже не стала давать Ольше меню. И невозмутимо вынула из-под столешницы рюмку, когда гостья потребовала водки.

Загостившийся у родни майор Зурет наконец-то вернулся на службу, и за обедом Брент задал ему все свои неприятные вопросы, а майор обстоятельно, неторопливо на них ответил, получив за это горячую благодарность и пыльную бутылку хорошего виски. Разошлись они вполне довольные друг другом, и в гостиницу Брент возвращался в благодушном настроении. Может быть, Ольша наконец-то победила схему, и тогда завтра можно будет выписать со склада депрентил и отправиться в путь.