Книга Половина пути, страница 29 – Юля Тихая

— Брент, ты… вы… то есть…

Язык у неё немного заплетался, а говорила Ольша хрипло, срываясь.

— Вы не подумайте, — торопливо объяснялась она, — я на самом деле… я вообще можно считать никогда… у меня нет проблем с алкоголем, совсем никаких, честное слово, я почти не пью, только несколько раз после боёв, ну, когда всё плохо и командиры сами наливают, и даже тогда не надираюсь и не буяню, только засыпаю и всё, и ничего не снится. Я, конечно, не должна была… сейчас… но я поработаю ночью и закончу со схемой к утру, это ни на что не повлияет, и я прошу вас… то есть… это больше не повторится.

Брент нахмурился. Протянул руку, расцепил её пальцы по одному. Ольша зажмурилась и вся напряглась, будто ожидала, что он станет возить её лицом по столу.

— У вас есть какой-нибудь суп?

Подавальщица смерила его недовольным взглядом и буркнула:

— Кислые щи и грибная похлёбка.

— Налейте щей, пожалуйста, — Брент вздохнул. — И заберите пиво.

— У нас на стойке только выпивка и сухари.

— Мы пересядем.

Сказать было проще, чем сделать: со стула Ольша не столько встала, сколько свалилась, и Бренту пришлось придерживать её под локоть. От этого девчонка то дёргалась, то замирала, то принималась суетливо оправдываться прямо на ходу. А потом вжалась в угол, залезла на скамью с ногами, спрятала лицо в коленях и закрыла локтями бока.

Брент хорошо знал эту позу. Так ведут себя люди, когда знают, что их сейчас будут бить.

— Ольша, — позвал Брент, когда пауза совсем неприлично затянулась. — Эй, ты меня слышишь?

Она слышала: смотрела на него из-под встрёпанных волос, провожала взглядом каждое движение, и в расширенных глазах плескался животный ужас.

— Я не кусаюсь, — напомнил он и поднял раскрытые ладони: мол, видишь, я безопасен. — Сейчас принесут щи. Тебе так удобно?

Она моргнула и ничего не ответила.

Брент снова вздохнул и рассеянно почесал в затылке. Он успел наглядеться на людей, у которых сдавали нервы: и тех, кто топился в водке после боя и отплясывал на разбитой стихиями земле, и тех, кто трагически блевал в кустах, рыдал и звал мамочку, и тех, кто впадал в кататонию, замирал перед лицом врага и дрожал и раскачивался, пока смерть летела им в лицо.

Для себя Брент объяснял это тем, что человек не должен убивать человека. Сама природа сопротивляется этому, мы не должны этого уметь, мы не для этого созданы. Есть люди, которым убийство даётся легко, и на войне от них есть толк, а в жизни многие — безразличные ублюдки.

Брентова старшая сестра, Налида, работала с психами. Теперь она ворчала, что в их больницу нужно сдавать каждого четвёртого, да вот только коек на всех не хватит.

А Ольша с самого начала была странненькая, чего уж там. Пришибленная, болезненная, ну так депрентиловая выработка — не курорт. Что с ней там было, что теперь она дёргается от каждого движения? И с чего её перекрыло сейчас?

Может быть, стоило разозлиться на глупую девчонку, решившую надраться средь бела дня. Вместо этого Брент вдруг вспомнил, как она колдовала. Свободно, красиво, ярко, и цветные пятна кружили вокруг, покорные каждому мелкому жесту, руки танцевали, а она сама — улыбалась. В ней было много силы, прекрасной, восхитительной силы, и даже сейчас, вздумай Брент действительно поднять на неё руку, Ольша могла бы размазать его по полу и превратить в обугленный фарш. Вместо этого она вжалась в угол, закрылась руками и едва-едва шевелила губами — неслышно бормотала что-то виноватое.