Книга Половина пути, страница 91 – Юля Тихая

Для девушки, совсем недавно пережившей насилие, Ольша удивительно легко шла на сближение. И Брент не так чтобы строил какие-то планы, но ожидал, что в не слишком далёком будущем их совместные ночёвки приведут к чему-то более весомому. Постепенно, конечно, чтобы девочка расслабилась, захотела сама.

Правда, произошло это в итоге куда раньше, чем Брент мог бы подумать.

Мотнул головой, заставил себя открыть глаза.

Он нашёл её взглядом мгновенно, как будто между ними всё ещё была натянута невидимая ниточка связи. Ольша сидела у едва живого огня и грызла бледную губу. Левый рукав был влажный, она накинула куртку на плечи и с силой втыкала ногти в левое предплечье, чуть ниже следа от ожога.

Пьяненький флёр схлынул. Брент заправился, отошёл помыть руки, налил холодной воды на затылок, встряхнулся по-собачьи. Там, где только что уютно сворачивалось что-то тёплое и пушистое, теперь поселилось склизкое отвращение.

Ольша смотрела за ним настороженно из-под ресниц. Слабо улыбнулась, когда он сел чуть в стороне.

Брент потёр пальцами переносицу и спросил горько:

— Мы поторопились, да?

Она переспросила рассеянно:

— Что?

— Поторопились, говорю.

— С чем?..

— С дрочкой.

Ольша вздрогнула, а Брент, не выдержав, всё-таки расцепил её руки. На нежной коже предплечья остались глубокие бело-красные следы от ногтей: дурной силы Ольше было не занимать.

Спасибо, что хоть жечь не начала. Если бы она при нём — из-за него — стала резать себя огненной «иглой», Брент мог бы сказать что-то очень грубое.

— Почему… поторопились? Тебе… не понравилось?

Брент с нажимом провёл по вискам, заставляя себя дышать.

«Не понравилось». Нет, если рассматривать вопрос чисто технически, нельзя сказать, что это был лучший опыт в его жизни. Им обоим явно было неудобно, да и Ольша действовала несколько скованно, сам Брент справился бы быстрее и качественнее.

Но между тем, чтобы передёрнуть самому, и тем, как тебя трогает красивая девушка, пусть и не очень умелая, — примерно такая же разница, как между хорошим чаем с травами и залитым кипятком сеном.

— А тебе? Понравилось?

— А… тебе?

Она выглядела очень растерянной. И снова втыкала в себя ногти, только теперь не в предплечье, а в тыльную сторону ладони, и выходило даже хуже: Ольша раздирала кожу так, что уже были видны ссадины.

Брент снова развёл её руки и сжал правое запястье. Хватит уже калечиться, что вообще за дурная привычка — делать самой себе плохо? Жечь руки, заставлять себя дрочить мужику, потом сидеть с мёртвым лицом, а дальше что? Наверное, надо разбудить его минетом? Наверное, надо наказать себя трёхдневной голодовкой?

Мерзкое раздражение всколыхнулось внутри желанием что-нибудь разбить, а потом смешалось с отвращением и усталостью.

Видят стихии: он был очень терпелив. Но, пожалуй, хватит.

— Что ты себе придумала на этот раз? Что если я не сброшу пар, то отымею прямо тут с особой жестокостью? Или это за цветы большое спасибо? За конфеты?

— Нет, нет, я… я же сама захотела.

— Ещё, дай угадаю, была «не против». А захотела — чтобы я бить тебя не стал?

— При чём тут…

— Я просил тебя. Я просил не делать из меня насильника.

— Но ты не…

— Я просил не торопиться! Я обещал не делать ничего, что тебя пугает, так зачем ты сама…

— Но я не пугалась!

— Ха! Ты ещё и врёшь.

— Я не вру!

— Милая… ты прости меня, но это очевидно любому человеку, у которого есть глаза.