Книга Половина пути, страница 92 – Юля Тихая

Какое-то время он буравил её взглядом, сжимая тонкое девичье запястье и поглаживая большим пальцем бьющуюся под кожей жилку. Злость постепенно укладывалась, стихала. Ладно уж, ладно… она не дурочка, она поймёт и извинится. Можно будет нормально, спокойно поговорить, объяснить ей ещё раз, что не надо делать ничего, что не хочется. Что если кажется, что чересчур, можно сказать об этом, можно притормозить, можно попробовать что-то, что не будет для неё страшным. Что Брент нормальный мужик, а не один из тех ублюдков, которые…

Её боль ещё совсем свежая, она просто перенервничала.

А Ольша вдруг всхлипнула:

— Ты дурак!

И ушла к воде, сбросив его ладонь.

Молодец, поздравил себя Брент. Настоящий герой, победитель котят, довёл до слёз перепуганную девочку.

Ольша устроилась на полузатопленном бревне у самой воды и, кажется, плакала, — от костра Брент видел только, как мелко подрагивают её плечи. Вокруг нарезал круги шитаки, как всегда, довольный любой водой и особенно растущей в ней дрянью. Вообще-то на станциях можно было купить фураж для ящера, в основном подсушенные рисовые побеги, но Брент был местный и хорошо знал, что многого в дорогу не требуется. При необходимости шитаки могут несколько суток обходиться вообще без еды, а ещё охотно грызут всё, до чего дотянутся, от ёлок и дров до опромётчиво забытого хлеба и штанов незадачливых путешественников.

Среди тан-жаве считалось, что шитаки куда умнее каких-то там собак или даже людей. Сам Брент в этом сомневался, но какая-то эмпатия ящерицам была не чужда. Вот и сейчас ящер подплыл к Ольше, поглазел на неё из воды, ткнулся башкой в руку. Бренту был виден только плещущий по поверхности хвост и то, как разлетаются блестящие на солнце брызги, а Ольша согнулась, потянулась куда-то вперёд, и куртка съехала с её плеч прямо в грязь.

Дурная девка, дурная. Они ведь обсуждали, действительно обсуждали. И Брент поверил, что она услышала, и целовалась она охотно, и почти перестала дёргаться от прикосновений. И вот — приехали…

Теперь, когда первый всплеск раздражения угас, злиться на Ольшу стало сложно.

Брент вообще не очень-то умел злиться. Про землянников ходят байки, что все они флегматичные, почти отмороженные, и всё им безразлично. Это, конечно, не совсем правда, но яркие эмоциональные вспышки Бренту действительно не были свойственны. Самое большее — в нём перекатывалось валунами раздражение, прорываясь только толчками, далёким грохотом и падением отдельных валунов. Может быть, один из них и мог бы позвать за собой оползень, но в жизни Брента такого пока ни разу не случалось.

Теперь же и от этого раздражения почти ничего не осталось, земля внутри улеглась и нашла своё новое равновесие — до следующей встряски.

И он запоздало подумал, что Ольше должно быть очень трудно. Не поцелуи, а вообще всё.

Бренту относительно повезло: в его жизни было достаточно плохого, но и хорошее было тоже. Он учился на любимой специальности, занимался делом, которое ему нравилось, успел поработать в конструкторском бюро, пусть и совсем недолго. Первые три года службы были больше практикой при профессоре, чем войной: он много учился, сражался с интересными задачами, чертил и считал, но успевал бывать в городе, бухать с сослуживцами и даже крутить шуры-муры с хорошенькой девушкой. Потом всё это рухнуло, конечно. Всё, что казалось важным, обратилось пылью.