Книга Альфа для центавры, страница 4 – Людмила Вовченко

— Имена, — сказала Татьяна, когда движение улеглось. — По кругу. Назовёшь имя и одну вещь с Земли, которую ты держишь в голове — запах, слово, лицо. Нам это нужно.

— Зачем? — спросила Алла, уже тише.

— Чтобы мы были вместе не только телом, — ответила она. — Чтобы помнить, кто мы.

Молчание. Потом кто-то вздохнул.

— Нина, — едва слышно. — Запах горячего хлеба из пекарни у метро. Он всегда был по утрам. Я туда шла, даже если не голодная.

— Лина, — уверенно. — Голоса моих мальчишек. Они всегда спорили, кто будет выносить мусор.

— Олеся, — глухо. — Мамин платок с васильками. Я его носила у сердца, когда было тяжело.

— Яна, — высокий голос, нервный смех. — Кошка. Пушистая. Каждое утро ложилась на клавиатуру и мешала работать. Я ругалась, а она мурлыкала ещё громче.

— Алла, — коротко, но уже без бравады. — Шум качелей на детской площадке. Поздно вечером. Там никого нет, а цепи звенят на ветру.

Круг пошёл, как ручей, протаптывающий себе русло. И с каждым именем напряжение отпускало, голоса становились ниже, дыхание — глубже. Татьяна слушала и чувствовала, как память самой раскрывает старые шкатулки.

«Тёплая блестящая шкурка новогоднего мандарина. Запах ладана в маленькой полутёмной церквушке, куда я заходила не верить — дышать тишиной. Дочкин смех в семь лет. Горячая кружка чая зимой у окна. Снег, падающий на чёрные ветки. Бабушкины руки, пахнущие хлебом и берёзовым веником».

— Татьяна, — сказала она, когда круг дошёл. — Стук дождя по подоконнику ночью. И свет в кухне, когда я просыпалась и понимала — я дома.

«А теперь — новый дом. Или не дом? Не смей плакать», — приказала себе.

— Вы слишком спокойны, — рядом возник тёмный; он произнёс это не обвиняюще — как факт, который не помещается в его картину мира. — У большинства в такой ситуации… — он поискал слово, — распад.

— Мне страшно, — честно сказала она. — Но страх — как собака: если чуяет слабость, бросится в горло. У меня нет права пахнуть слабостью. Они смотрят на меня. — Она кивнула на женщин.

Тёмный всмотрелся в неё. В его глазах действительно теплилось пламя — не метафора: в тёмной радужке будто горели крошечные искры. «Что вы за раса?..» — мелькнуло.

— Как зовут вас? — спросила она уже у белого, который раздавал последнюю накидку.

— Позже, — вмешался золотой. Он стоял рядом, как стена: широкие плечи, волосы, собранные в высокий хвост, и взгляд, от которого расслаблялись мышцы — потому что в этом взгляде была сила. — Сейчас — отдых. Потом — разговоры.

— Нет, — ответила Татьяна, ощутив, как внутри поднимается упрямая волна. — Сначала — базовая информация. Мы не груз, не дичь и не товар. Мы — люди. И нам нужно знать: куда мы летим, кто вы и кто те, кто нас продавал.

Алла пискнула, вроде как в поддержку; кто-то шепнул «молодец». В уголках рта у золотого дрогнула тень улыбки.

— Хорошо, — кивнул он. — Кратко. Мы — три из Страж-колена. — Он бросил короткий взгляд на белого и тёмного, и те едва заметно повели плечами, как бы подтверждая. — Наш Свод запрещает торговлю разумными. Мы перехватываем и уничтожаем такие узлы. Этот аукцион давно был целью. Женщины… — он коротко качнул головой, — из разных миров. Много земных, да. Вы летите к промежуточному убежищу. Потом — на Ксантару.

— Их мир, — тихо сказал белый, и Татьяна в первый раз услышала в его голосе не сталь, а музыку. — Там — воздух, который пахнет сосной и морем. И солнца два: одно — мягкое, зелёное.