Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 29 – Людмила Вовченко

— Мылом? — в его голосе прозвучало такое сомнение, будто она только что сказала «с цветочной пыльцой единорогов».

— Мылом, — подтвердила она. — Вода, щёлок, жир. Слышали о таком?

— Щёлок — знаю, — сдержанно ответил он. — Им полы натирают. Женщины жалуются.

— Будут жаловаться меньше, когда перестанут чесаться, — парировала Милана.

Илья захохотал, хоть и слабо. Его смех прозвучал так неожиданно, что мать, сидевшая у ног лавки, всхлипнула.

— Она… — выдохнул он, глядя на брата, — она правда чудница, Добрыня. Но хорошая.

Добрыня промолчал. Только кивнул — и то так, будто признание это далось ему через силу.

* * *

Когда они вышли из избы, на дворе уже стемнело. Небо над деревней потемнело, лишь красная полоса у леса напоминала, что день был долгим. В воздухе висел запах дыма, простокваши и квашеной капусты. И ещё — тонкая, упрямая нотка мыла.

— Благодаря вам он жив, — глухо сказал Добрыня, не глядя на Милану.

— Благодаря мне ему всё ещё нужно пить, — поправила она. — И не давать соседским бабкам его лечить «по старинке». Если в ране снова окажется сыр, сало или медвежий жир — лично вас заставлю это есть. Живьём.

Он повернулся к ней резко:

— Вы со всеми так говорите?

— Только с теми, от кого зависит, будут ли жить люди, — спокойно ответила она. — Если хотите, могу начать шептать поклоны и просить благословения. Но тогда я буду… бесполезной.

Он всмотрелся в неё. В её лицо, далёкое от идеалов красоты. В усталые глаза. В мозолистые, крепкие руки, больше похожие на мужицкие, чем на дворянские. В осанку — не изящную, но устойчивую.

— В моём уезде, — медленно сказал он, — людей лечит лекарь. В городе. По приказу. А в деревнях — знахарки. По привычке. Вы — ни то, ни другое.

— Я — будущее, — неожиданно честно ответила Милана. — Хотите вы того или нет.

Он хмыкнул. Не по-доброму, но и не по-злому.

— Смелые слова, вдова.

— Только потому, что вы ещё не видели, как у нас теперь баня работает, — отозвалась она.

— Баня… — в голосе его мелькнула тень иронии. — Это та, куда вы женщин загоняете?

— С детьми. И мужиков буду, — пообещала Милана. — Вот вы у меня далеко не уйдёте. Увидите — сами захотите.

— С чего вы решили, что я захочу? — сухо уточнил он.

— Потому что вы не идиот, — ровно сказала Милана. — Вы воевода. Видели кровь, видели смерть, видели грязь. А я вам покажу, что бывает, когда грязи меньше. Сначала не поверите. Потом привыкнете. Потом будете думать, что это вы додумались.

Он приподнял бровь.

— Вы дерзкая.

— Я рациональная, — возразила она. — Смотрите.

Она шагнула к колодцу, зачерпнула из стоящего рядом ведра воды — мутноватой, с плавающими соринками.

— Вот этой водой вы пьёте. Детей поите. Раны промываете. — Она поставила ведро на землю. — А теперь представьте, что эта вода кипячёная. Чистая. Без вот этого всего, — она махнула рукой в сторону плавающей соломинки. — Что лучше?

— Чистая, — отозвался он, не задумываясь.

— Вот видите, — кивнула она. — Вы уже почти гений гигиены.

Где-то в стороне захихикала Пелагея. Добрыня перевёл взгляд на девочку.

— Это… ваша… — он помедлил, подбирая слово, — дочь?

— Моя, — ответила Мила-на. — Пелагея.

Девочка стояла, прижав к груди свою тряпичную куклу, но глаза у неё были ясные, нестрашливые. Она не пряталась, как раньше, за печью, не дрожала, ожидая крика. Она просто смотрела.