Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 32 – Людмила Вовченко

Глава 7

…в которой воевода пытается навести порядок, но попадает в очередь к фельдшеру, Илья требует справку о чудесном выздоровлении, а вода становится вопросом государственной важности

Добрыня не любил деревни.

Города он тоже не особенно жаловал, но там были стены, ворота, податные, дружинные и хоть какая-то иллюзия порядка. В деревне же всё было слишком живое, разлетающееся, как пух одуванчика: дети, куры, бабки, которые знали всё обо всех, но при этом умудрялись каждый день удивляться. И уж точно он не любил деревни, где командует женщина.

Тем не менее утром он проснулся в чужой горнице в этом вот гнезде мыла, бань и нужников с удивительным чувством: ночью он не проснулся ни разу. Не вскакивал от шороха, не тянулся к мечу, не слушал, как дышат люди вокруг. Просто спал. Как в детстве, когда ещё верил, что всё вокруг крепче его плеч.

Он сел на краю лавки, провёл рукой по лицу, хмыкнул: щетина кололась, как всегда к утру, но в горле не першило, в голове не гудело. В горнице пахло не только дымом и старым деревом, но и чем-то травяным, чуть сладким — видимо, в подполе прежняя хозяйка тоже сушила свои диковины.

«Вдова, — подумал он. — Как она вообще живёт одна среди этого безумия?»

Ответить на этот вопрос не успел: в дверь без стука сунулась рыжая голова Акулины.

— Воевода… то есть… ваша… — она попыталась подобрать слово и сдалась: — Барыня сказала, что вы, коли живы, чтоб к брату шли. Она уже там.

Добрыня поджал губы.

«Барыня сказала, — повторил он мысленно. — Угу. Это в её манере».

Он натянул сапоги, прихватил пояс, но меч оставил висеть на стене. В доме вдовы, которая без зазрения совести грозится варить его людей в бане, размахивать железом казалось лишним. Хотя очень хотелось.

* * *

В избе у Ильи было тепло, но не душно. Окно — маленькое, с пузырчатым стеклом, — было чуть приоткрыто, оттуда тянуло свежим воздухом. Раньше по деревенской логике его наверняка заткнули бы тряпкой «чтоб не простыл», но здесь явно действовал другой устав.

Милана сидела на лавке рядом с Ильёй, опершись локтем о колено. В руках у неё была кружка, от которой пахло мёдом и травами. Илья, бледный, но живой, морщился, но пил.

— Не морщись, — сказала она. — Ты же у нас герой, дружинный. Что скажет враг, если узнает, что ты от отвара скривился?

— Враг… — просипел Илья, — пусть сам попробует.

Добрыня остановился у порога, не сразу выдав своё присутствие. Сцена была настолько… домашней, что ему не хотелось её ломать. Вдова воеводы, которую он ожидал увидеть либо рыдающей, либо затворницей, вела себя как опытный воевода: коротко отдаёт приказы, следит за раной, шутит, когда нужно, молчит, когда лучше помолчать.

— Дыши, — велела она, прикладывая ладонь к груди Ильи. — Глубоко. Ещё. Не в полный мех, но и не по собачьи.

— Это как… по собачьи? — хрипло спросил мальчик.

— Это когда часто и глупо, — отрезала она. — Ты же не пес дворовый, ты человек. Дыши по-человечески.

— С утра по-человечески дышать сложно, — буркнул Илья, но вдох сделал правильно.

Добрыня не удержался:

— У вас все пациенты имеют право на возражения?

— Конечно, — спокойно ответила она, даже не оборачиваясь. — Главное — чтобы возражали живыми.

Она подняла голову.

— Ну что, воевода, убедились, что я его ещё не прикончила?

Он шагнул внутрь, наклонил голову в знак приветствия брату: