Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 35 – Людмила Вовченко

— Ты с ним тоже разговариваешь? — раздался сзади голос Добрыни.

— Разговариваю со всеми, кто влияет на смертность, — не оборачиваясь, ответила Милана. — Иногда и с собой.

Он подошёл ближе, заглянул в колодец. Лоб его нахмурился сам собой.

— Мутная, — констатировал он. — И правда.

— Всё, что вы видите, — только то, что сверху, — сказала она. — А что там по стенкам — вам лучше не знать.

— Я много чего видел, — коротко ответил он. — Но то, что воду надо копать, знаю не хуже вас.

— Отлично, — усмехнулась. — Тогда вы не будете против, если я скажу старосте, что это ваш приказ.

Он слегка качнул головой:

— Чтобы на меня ругались, а не на вас?

— Чтобы на меня тоже, — хмыкнула. — Я всё равно в этом списке первая. Но если жители будут знать, что за мой бред ещё и воевода отвечает, сопротивление будет не таким отчаянным.

— Вы не боитесь ставить меня с собой в один ряд? — в голосе его мелькнуло что-то вроде насмешки.

— Боюсь, — честно призналась она. — Но если выбирать между вашим недовольством и ещё пятью Ильями в лихорадке — я выберу ваше недовольство. Оно менее громкое.

Он… усмехнулся. Совсем чуть-чуть. Но для тех, кто видел его обычно на войне, это был почти праздник.

— Ладно, вдова, — сказал он. — Прикажу старосте искать место под новый колодец. Ты, видно, уже пустила тут корни.

— Скорее трубы, — поправила Милана. — Но в такой глуши и корни сойдёт.

* * *

День полз к вечеру, а дела не уменьшались.

Кто-то порезал руку косой; кто-то пришёл с «сердечной слабостью», которая оказалась банальной ленью и желанием, чтобы мужик сам натаскал воды; кто-то явился с жалобой, что «после бани голова ломит» — выяснилось, что эта голова не привыкла к тому, что её больше не давит грязь.

— Это как у нас было, — рассказывала Милана Пелагее. — Придёт, бывало, бабка, скажет: «у меня давление». А у неё давление не от крови, а от того, что внуки на голову садятся. Тут так же.

Пелагея слушала, открыв рот. Для неё каждое слово матери было легендой о далёкой чужой земле, где есть странные словеса, неизвестные звери «бактерии» и магические напитки «кофе».

— Мамка, а кофе тоже лечит? — однажды спросила она.

— Кофе лечит тех, кто его пьёт, — серьёзно ответила Милана. — И то не всегда. Но если его тут нет, значит, будем лечиться травой.

— А если я Бога попрошу… — задумчиво произнесла Пелагея, — может, он тебе кофе даст?

— Если Бог даст мне кофе в этой деревне, — мрачно сказала Милана, — я построю ему тут отдельную баню.

* * *

Добрыня за день узнал о деревне больше, чем за все годы, что числилась за ним по бумагам.

Он увидел, как живут дворовые: кто ночью стережёт скот, кто днём таскает воду, кто спит прямо на возу. Увидел, как бабки делят между собой новости и советы: кому-то травку от живота, кому-то заговор от «злого глаза». Увидел, как мужики пытаются сделать вид, что мыло — пустяк, а сами тайком трогают свежевываренные бруски.

Он увидел, главное, что в центре всего этого — не староста, не ключница, а эта странная вдова. Не потому, что она громче всех кричит (хотя и это тоже), а потому что к ней идут.

— Ты видишь, что творится? — тихо сказал вечером его товарищ, дружинник Степан, потирая шею, где доблестно вытер мылом вчерашний пот. — Эти бабы готовы за неё в драку лезть. А раньше боялись как огня.

— Раньше боялись, — согласился Добрыня. — Теперь привыкают. И всё равно немного боятся.