Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 36 – Людмила Вовченко

— Она… — Степан помялся, — она меня заставила руки мыть каждый раз, как я к Илье подхожу. Я сначала думал, что это… обида для дружинного. А потом… ну… руки чистые. Привык.

Добрыня кивнул, глядя, как во дворе кто-то несёт ведро с горячей водой в сторону знахарской избы. Вечерний свет ложился на лица бледным золотом, и всё казалось почти мирным.

— Скажи мне, Степан, — негромко спросил он, — она тебе кажется ведьмой?

Степан почесал затылок.

— Ведьмы, которых я видел, больше любили наговоры, чем тряпки и кипяток, — философски заметил он. — Если это ведьма… то очень странная. С мылом.

— Странная ведьма с мылом, — повторил Добрыня. — Хорошее название для бабы, которая переворачивает деревню.

* * *

Вечером Милана села записывать.

На лавке у стола — дощечки. Рядом — нож. На них уже были резы: отвар ивы, отвар липы, мёд, чеснок, правила для тряпок. Теперь она выводила: «вода — кипятить; колодец — новый; не ходить к старому по нужде» и хмыкала сама себе.

— Мамка, — Пелагея устроилась рядом, поджав под себя ноги. — А зачем писать, если ты и так помнишь?

— Потому что я не вечная, — спокойно ответила Милана. — А ты, Акулина, Улита — будете. И когда вам кто-нибудь скажет: «Мы всегда так делали», вы ткнёте его этой дощечкой в лоб и скажете: «А вот так тоже всегда можно, только мы раньше не знали».

— А если он лоб крепкий? — озабоченно спросила девочка.

— Тем лучше, — усмехнулась она. — Лучше стукнется, чем загниёт.

За дверью поскрипели половицы. На пороге возникла тень.

— Входите уже, — не поднимая головы, сказала Милана. — Я всё равно знаю, что вы подслушиваете.

— Я не подслушиваю, — возразил Добрыня. — Я проверяю, не собираетесь ли вы ночью кого-нибудь сварить в котле.

— Котёл занят мылом, — отрезала она. — Людей я предпочитаю лечить. Пока.

Он сделал пару шагов, оглядел избу. Она оказалась не такой, как он себе рисовал. Меньше и проще. Ни тебе ковров по стенам, ни резных сундуков с драгоценностями. Зато в углу — аккуратные стопки холстины, на полке — глиняные горшки с травами, на другом стуле — сложенные дощечки.

— Вы… — он кивнул на них, — пишете правила?

— Пишу то, что хочу, чтобы пережило меня, — ответила она. — И, возможно, вас тоже.

— Вы сильно рассчитываете на долгую жизнь, — сухо заметил он.

— Я вообще на многое рассчитывала, — пожала плечами. — Но вышло, как вышло. Так что пусть хоть мои резы останутся.

Он помолчал, глядя, как её крупные пальцы уверенно выводят линии.

— Вы не боитесь… — начал он и осёкся.

— Чего? — подняла она голову. — Что люди скажут, будто я знания коплю, как ведьма чёрные книжки? Скажут. Кто-нибудь. Обязательно. Но пусть лучше меня боятся как ведьму, которая не даёт им умереть, чем как ведьму, которая наводит порчу.

— Слова… — тихо сказал он, — имеют вес.

— Тряпки тоже, — возразила она. — Особенно если они грязные. Но я предпочитаю взвешивать свои силы на весах здравого смысла. У вас, воевода, меч, у меня — нож и кипяток. Вы к своим врагам с клинком, я — с тряпкой. Каждый сходит с ума по-своему.

Он не удержался и усмехнулся уже явно.

— Вы бывали при дворе? — вдруг спросил он. — Или в городах больших? Я не встречал таких баб в деревнях.

«Я вообще не отсюда», — едва не вырвалось у неё. Но вслух она сказала:

— Я бывала в местах, где кровь льётся так же, как у вас на войне, только там враг невидимый. Люди приходили к нам на руках у родных, а уходили сами. Иногда. Не все. Но те, кого удавалось вытащить, — они потом говорили «спасибо». Я к этому привыкла.