Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 39 – Людмила Вовченко

— Марфа, если ты действительно беременна, я должна это проверить. Ты согласна?

Марфа замерла.

— Проверить… как?

— По науке, — сухо ответила Милана. — И сильно стыдиться будет только тот, кто врёт.

Марфа сглотнула.

— А если… а если оно ещё маленькое? Не прощупается?

— Марфа, — Милана положила ей руку на плечо. — Если оно настолько маленькое, что его нельзя ощутить, то и кричать на всю деревню было рано.

Толпа зашумела:

— И то верно…

— А мы уж думали…

— Воеводе теперь что делать?

Добрыня кашлянул:

— Я ребёнка не делал.

— Это выясним, — сказала Милана. — Если ребёнок есть — он не спрячется. Если ребёнка нет — будем лечить… воспаление фантазии.

* * *

Осмотр прошёл быстро. Марфа оказалась скандальной, но не беременной. И когда Милана объявила результат, деревня облегчённо выдохнула.

Ну, кроме Марфы.

— Она мне чрево простудила! Холодом проверяла! — вопила Марфа. — Я ж теперь точно вяну!

— Вянет у тебя не чрево, — устало сказала Милана. — А совесть. Хочешь — смажу мёдом, поможет.

Домна прыснула в кулак.

Добрыня повернулся к Марфе:

— Ложь — грех. Ты хотела опозорить меня и вдову, которая лечит моего брата?

— Я… я думала… — Марфа замялась.

— Не думать надо было, — жёстко бросил воевода. — А жить честно.

— Ладно! — взвилась Марфа. — Сама ведьма виновата! Мужики все на неё глядят! Как тут не подумать худое⁈

Тишина.

Добрыня перевёл взгляд на Милану.

Милана подняла бровь:

— Ну? Видели? Я, оказывается, источник массовой истерии. Я так и запишу: «Эффект побочный: мужики временно теряют честь по причине бань, мыла и чистых рук».

Пелагея шепнула:

— Мамка… а что такое «честь»?

— Это как чистые ноги, только у души, — ответила Милана.

* * *

Марфу отправили домой «лечить совесть отваром правды», и деревня начала обсуждать происшедшее с той скоростью, с какой обычно обсуждали урожай, грозы и, в последние недели, мыло.

— А ведь правда, красавица, — шептались бабы. — Воевода глядит на неё, как на… как на квас в жару.

— Не, он глядит так, будто она ему новую кольчугу дала.

— А я считаю, он побаивается. И правильно делает — мыло-то сила великая.

* * *

Когда суета рассеялась, Добрыня подошёл к Милане.

— Вы знали, что она врёт? — спросил он.

— Девица с настоящим страхом за дитя не кричит до утра на всю округу, — ответила Милана. — Она шепчет. Плачет тихо. Прячется. Я таких видела много. А Марфа пришла как торговка на ярмарке: смотри, товар есть, бери, пока не разобрали.

Воевода стиснул зубы. Он был разъярён, но это был гнев холодного человека, который запомнит и вернёт, когда придёт время.

— И что прикажете делать, знахарка? — спросил он.

— Ничего, — ответила она. — Пусть люди смеются. Смех лечит лучше заговоров.

— А вы, — его голос стал ниже, — вы не боитесь слухов?

— Я боюсь грязных рук у тех, кто рожает и лечит, — спокойно сказала Милана. — А слухи… слухи я переживу. Мне хуже говорили. У меня вообще репутация была: «женщина, которая раз пять на дежурстве кого-то из смерти вытянула, а потом пошла пить чай, будто только мусор вынесла».

Добрыня качнул головой:

— Вы странная.

— Это мы уже выяснили, — отрезала она. — Лучше расскажите, что вы думаете делать с водой.

— Воду копаем, — буркнул воевода. — Староста нашёл место выше по склону. Завтра мужиков соберу. И, как ты говорила, — он криво усмехнулся, — не дам никому тряпки в колодце полоскать.