Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 38 – Людмила Вовченко

Глава 8.

Деревня обсуждает мыло чаще, чем грехи, Добрыня получает неожиданное отцовство, а Милана заносит в медицинские записи пункт «лечение истерии общим стыдом»

Утро началось не с петухов.

Утро началось с вопля:

— Барыня! Там Марфа в слёзы! Говорит — воевода дитя ей сделал!

Милана, держась за голову, не сразу поняла, кто такой воевода, почему он должен был кому-то что-то делать, и главное — зачем об этом кричать на весь двор в час, когда нормальные люди ещё спят, а ненормальные варят щёлок.

Пелагея проснулась первой: широко распахнутые глаза, лицо серьёзное, как у маленькой судьи.

— Мамка… — шепнула она. — А воевода мог сделать?

— Пелагея, доча, — устало выдохнула Милана, — воевода пока сделал только одно: атмосферный шум и ощущение, что мне нужен кофе. Остальное — под вопросом.

За дверью уже толпились: Домна, Акулина, Улита и ещё три бабы, которых Милана видела ровно два раза — когда они приходили за мылом и когда приходили ворчать, что мыло «слишком скользкое».

— Так! — Милана вышла на крыльцо. — Что тут случилось и почему оно случилось до завтрака?

Вышла Марфа.

Марфа — девица лет девятнадцати, красивая, но хитрая, как ласка в курятнике. Глаза мокрые, губы дрожат, руки на животе сложены так, будто она уже на сносях.

— Барыня… — всхлипнула она. — Воевода… Добрыня наш… он… обещал взять меня в жёны, а я… дитя ношу его…

Тишина стала такой плотной, что если бы её положить в кадку — из неё вышло бы мыло.

Милана закрыла глаза, открыла, посмотрела на небо, мысленно попросила у Вселенной объяснений, почему она работает фельдшером в эпоху, где нет тестов на беременность, но есть деревенская фантазия.

— Марфа, — начала она осторожно, — кто-то видел, как Добрыня был с тобой?

Марфа округлила глаза:

— Это ж не для глаз такое дело! Но Бог видит!

— Бог многое видит, — кивнула Милana. — Вопрос: видели ли это свидетели понестерковее?

Слышно было, как несколько баб пытаются понять новое слово «понестерковее», и одна шепчет другой: «Это, знать, какие почище понятых».

— Я! — внезапно подняла руку Улита. — Я Марфу на улице видела! Воеводины люди мимо воза её прошли, и она так… глядела!

— Глядеть не запрещено законом, — пробормотала Милана. — Иначе вся деревня давно должна штрафы платить.

Пелагея притянула мать за рукав и шёпотом спросила:

— Мамка, а как узнать, что она правда беременная?

— Вот сейчас и увидим, — мрачно заверила Милана. — Наукой и позором.

* * *

Добрыня появился внезапно, как плохое объяснение поступков.

— Что здесь? — спросил он, и стало очевидно, что ночевал он плохо: тёмные круги под глазами, плечи напряжены.

Марфа тут же взвыла:

— Воевода! Я дитя твоё ношу! Не дай мне погибнуть в стыде!

Тишина. Лица — вытянутые. У Домны брови ушли на уровень крыши.

Добрыня медленно повернул голову к Милане:

— Это… что за бесовщина?

— Это, — ответила Милана, — социально-медицинский случай. Сейчас разберёмся.

Она встала рядом с Марфой, приложила ладонь к её животу (который был подозрительно плоским).

— Марфа, когда ты почувствовала, что ждёшь ребёнка?

— Ночью, — всхлипнула та. — Я спала, и мне приснилось, что дитя толкнуло!

— Угу, — Милана кивнула. — Наверное, гороха наелась.

— Я не ела горох, — возмутилась Марфа.

— Тем хуже, — пробормотала фельдшер. — Горох хотя бы объяснил бы ситуацию.

Затем — голосом строгой медсестры из приёмного отделения скорой помощи, которую невозможно запутать словами «мне стало плохо от луны» — Милана сказала: