Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 63 – Людмила Вовченко

— И наконец… — он чуть тряхнул свитком, — мыло.

— И наконец, — спокойно сказала Милана, — мыло.

* * *

Мыло они варили при дьяке. Прямо во дворе, на открытом огне. Чтобы всё было ясно и прозрачно, как вода в новом колодце.

Котёл, зола, жир, вода. Милана объясняла громко, на весь двор:

— Вот тут у нас зольный щёлок. Его мы взяли из печи. Это не колдовство, это просто то, что остаётся после того, как вы своё полено сожгли. Вот тут — жир. Сало, что не пошло в еду. Мы его плавим… вот так, видите, выходит жидкость. Смешиваем с щёлоком. И получаем… — она размешала, и на поверхности начала образовываться мутная, но уже другая, густеющая масса, — штуку, которая снимает грязь с рук и не оставляет её на коже.

— А духи? — прищурился дьяк. — Где заговоры? Где чары?

— Духи, — Милана вздохнула, — в вашей голове, если вы их себе туда позвали. Тут чары простые: химия. Я могу вам нарисовать, что тут происходит, но досок жалко.

— Слишком учёно говоришь, — буркнул один из писцов.

— Я так всегда, — пожала плечами. — Привычка. Меня родители воспитывали: мать — про плесень, отец — про историю. Потом ещё люди… болеющие… добавили своё.

Дьяк посмотрел на неё внимательно, как гончая — на запах, который не может распознать.

— Откуда ты всё это знаешь? — спросил он.

Это был тот самый вопрос, которого она боялась и ждала одновременно. Не от деревни — от него. Голос приказной избы, бумажный волк, венчанный печатями.

Милана слегка улыбнулась.

— Скажем так, дьяк… у меня был очень хороший учитель. И очень тяжёлая… практика. А сюда меня уже готовой забросили.

— Кем? — резко.

Она подняла глаза к небу.

— Думаете, у вас в приказной избе мало странных чудес? Люди исчезают, появляются, судьбы переплетаются. Меня… — она чуть помедлила, — жизнь долго била. Потом… пожалела. И сюда швырнула, под ваши печати.

Это было и правдой, и нет. Но звучало так, что старые бабы заохали: «Ох, не то святое…»

Дьяк сморщился.

— Ты говоришь, как юродивая.

— Пусть так, — кивнула. — Главное, что мои больные после меня живут.

* * *

Разбор шёл долго. Дьяк допытывался, задавал вопросы, требовал свидетелей. Свидетели нашлись: целая очередь.

— У меня грудь болела — от бань полегчало.

— Ребёнок сыпью пошёл — барыня мазь намазала, как корове вымя, так и прошло.

— Мужик мой кашлял, как старый мех, — теперь только по делу.

— Я думала, сдохну от живота — теперь живу и в нужник хожу, как человек.

Каждое слово — как камень в стену защиты. Милана слушала, и у неё внутри что-то скручивалось: благодарность — тяжёлая, неудобная, но тёплая.

Дьяк записывал, морщился, иногда поджимал губы. Но не услышал главного — слова «ересь», «бес», «отступничество». Даже самые осторожные бабы говорили одно и то же:

— Странная она… но дар у неё. Бог дал.

Батюшка тихо добавлял:

— И раз Бог дал — нам грех мешать.

* * *

К вечеру дьяк ушёл в дом воеводы — «на совет». Милану не позвали. Это её немного обидело, но она понимала: пусть так. Пусть лучше мужчины перетирают бумагу без неё, а она в это время сделает что-то полезное.

Она пошла к бане. Там, между веников и кадок, можно было хоть немного прийти в себя. Она присела на лавку, опёрлась локтями на колени, уронила голову на руки.

— Мамка… — Пелагея тихо присела рядом. — А тебя… заберут?

— Попробуют — укушу, — устало сказала Милана. — Не знаю, дочь. Но… — она обняла девочку за плечи, — я ведь не одна. Видела, сколько за меня сегодня голосов было?