Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 64 – Людмила Вовченко

— Видела, — серьёзно кивнула Пелагея. — И я тоже. Если придут… я буду кричать, что ты моя мама.

— Это лучший адвокат, — улыбнулась Милана.

Они посидели в молчании. Потом девочка спросила:

— А воеводу заберут?

Милана чуть вздрогнула.

— С чего вдруг?

— Ну… он же тебя защищает. А если… его накажут за то, что он тебя не сдал?

Она помолчала. Вопрос тяжёлый. Правильный. Взрослый.

— Тогда, — сказала она наконец, — придётся защищать его. Как я умею. Я пару дьяков могу вылечить от глупости… если вовремя начну.

Пелагея хихикнула:

— Им тоже мыло, да?

— Им — клизму, — мрачно ответила Милана. — Но мыло тоже пригодится.

* * *

Добрыня нашёл её уже в сумерках. Без дьяка, без писцов, без свитка. Лицо усталое, но спокойное. Как у человека, который только что вытащил из болота повозку.

— Ну? — спросила она, не вставая с лавки. — Нас сожгут или пока оставят на медленном огне?

Он хмыкнул:

— Бумага… коварная штука. Там можно написать что угодно. Но… — он сел рядом, так близко, что их колени почти коснулись, — я им сказал, что без тебя здесь половина народу поляжет. А вторая половина поднимется — и пойдёт к приказной избе без меня. А мне здесь смута не нужна.

— То есть ты продал им мысль, что я — лучший способ смуту не допустить? — приподняла бровь.

— Угу, — кивнул. — И ещё сказал, что если они тронут мою лекарку, я лично поеду в город и расскажу, как у них в приказной избе грязь под лавками. Они этого боятся больше, чем ереси.

Милана тихо рассмеялась.

— И что?

— Они… — он чуть усмехнулся, — решили, что пока от тебя больше пользы, чем вреда. Пошлют запрос выше. Ответ придёт не скоро. До этого времени… — он посмотрел прямо ей в глаза, — ты будешь под моей защитой. Официально.

Она почувствовала, как внутри что-то сжалось и развернулось.

Официально.

Под защитой.

Словами XVII века это звучало как приговор и как обещание.

— А неофициально? — спросила она тихо.

Он замер. На секунду. На вдох. На расстояние между ними.

— Неофициально… — голос его стал низким, тёплым, непривычным даже для него самого, — неофициально я… хочу, чтобы ты была жива. И рядом.

И это было уже не про защиту. И не про приказную избу.

Милана почувствовала, как сердце стукнуло в груди так громко, что, казалось, его слышно по всей деревне.

— Добрыня… — начала она, но он вдруг неловко улыбнулся, словно сам испугался собственных слов.

— Не отвечай, — сказал торопливо. — Не сейчас. У тебя… — он кивнул в сторону баньки, — тут своих раненых хватает. Я… просто сказал. Чтобы ты знала. Если вдруг тебя потянет в глупость — чтобы ты понимала, кто рядом.

— А если меня потянет, — медленно произнесла она, — не в глупость, а… в сторону тебя?

Он завис. Совсем.

— Я… — выдохнул, — тогда… постараюсь не наступить на ведро.

И оба рассмеялись. Глухо, тихо, но с облегчением.

* * *

Но, как водится, долгих серьёзных разговоров судьба им не давала.

— Баарыня! — влетела Акулина. — Там у нас ребёнок… сыпью пошёл, весь горячий, мать ревёт, батюшка молится, бабка в погреб собралась, говорит: «я его там остужу»!

— Господи… — Милана вскочила. — Опять погреб. Сколько раз говорить, что дети — не квашеная капуста!

Она обернулась к Добрыне:

— Воевода, отдых отменяется. У нас очередной фронт.

— Иду, — кивнул он. — Ты — главный врач, я — санитар. Куда скажешь, туда побегу.

Она на секунду задержала на нём взгляд.