Книга Фельдшер-как выжить в древней Руси, страница 67 – Людмила Вовченко

Глава 14

Добрыня уехал на рассвете.

Без труб, без строя дружинных, без героических криков. Просто сел на коня, коротко кивнул старосте, молча — Пелагее (та тут же убежала за печь, чтобы не реветь при всех), и чуть дольше задержал взгляд на Милане.

— Не наступай на ведро, — сказала она вместо «береги себя».

— Буду целиться в грабли, — ответил он.

И уехал.

Сначала было тихо. Слишком тихо.

Милана ходила по двору, как заведённая: проверяла баню, мыла траву, выносила бельё, ругалась на козу, которая снова пыталась съесть веник, слушала, не кашляет ли где лишний ребёнок. Работа шла, как всегда, но что-то внутри было не на месте — как вывораченный карман.

— Мамка… — осторожно спросила Пелагея к обеду, — а воевода точно вернётся?

— Конечно, — отмахнулась Милана. — Это ж не грипп, это Добрыня. Пока всё вокруг не приведёт в порядок, не успокоится. Вот увидишь — объявится в самый неподходящий момент, когда я буду с котлом бороться.

— А если… — девочка сглотнула, — если с ним что-нибудь случится?

И вот тут укололо. В самой глубине. Там, где ещё совсем недавно было пусто.

— Тогда… — сказала она медленно, — мы сначала вылечим тех, кого он не успел, а потом… разберёмся. Но пока он живой, и я это знаю. У таких людей, как твой воевода, смерть должна очень постараться.

Пелагея кивнула, как будто ей выдали официальную справку.

* * *

День вроде бы был самым обычным.

С утра пришла Авдотья с вечной поясницей:

— Баарыня, чё-то ломит, будто я всю жизнь мешки таскала.

— А ты чем занималась? — уточнила Милана.

— Мешки таскала, — честно сказала та.

— Ну вот, диагноз поставили сами, мне делать нечего, — хмыкнула Милана. — Ладно, раз уж пришла — натрём, погреем, научим, как сидеть, а не падать.

Потом прибилась девчонка с ожогом — опрокинула на себя кашу. Потом пришлось разнимать двух баб у колодца, которые спорили, кто первый воду набирал. Потом с козой скандал продолжился: животное твёрдо считало, что веник — это её законный завтрак.

Жизнь. Обычная. Нормальная. Почти.

Почти — потому что где-то там, за куширями, тропами и тракторами (нет, тракторов не было, но Милане упорно казалось, что должны), ехал или уже ехал обратно один конкретный мужчина, который умел спотыкаться о ведра, но держать удар так, как мало кто.

Милана ловила себя на том, что слушает не только кашель и вздохи, но и… дорогу. Не стучат ли колёса. Не фыркают ли кони.

— Мама, ты за дьяком скучаешь? — спросила к вечеру Пелагея.

— За кем⁈ — задохнулась она.

— Ну… за городским. Его же воевода тоже провожает, — пояснила девочка. — Ты уши к дороге прикладываешь…

— Это я не уши, это профдеформация, — отрубила Милана. — Мы, медики, всё время прислушиваемся. Вдруг сирена.

— А у нас сирены нет, — рассудительно заметила Пелагея.

— Вот и беда, — вздохнула она.

* * *

Ночью всё началось.

Сначала — запах. Такой, от которого у нормального человека желудок делает сальто. Смесь гнили, прелости, несвежего мяса и чего-то ещё, гадко сладкого. Потом — стук в дверь, почти кулаками:

— Баарыня! Баарыня, вставай! Там… у кузни… Падучая хворь какая-то! Люди валятся!

Милана подскочила так, что Пелагея едва не улетела с постели.

— Как валятся? — уже на ходу требовала она, натягивая рубаху. — Кто валится? Сколько? Что делают?

— Они… — Домнин племянник, мальчишка с глазами по пол-лица, задыхался от беготни, — там… мясо… пировали… а теперь… тошнит, крутит, в глазах темно…