Книга Обелиск, страница 46 – Полин Герц

Настоящая. Живая.

Словно после блеклой репродукции ему явился подлинник.

Поток странных мыслей прервал нетерпеливый пинок в дверь. Вздыхая, поднялся, готовясь вежливо отбрить мистера Мастерса, что каждый вечер упорно порывался устроить какое-нибудь бесполезное приключение.

Но за дверью ждал не мятый прокуренный идиот.

В лицо ударил легкий запах бурбона пополам с крепким гневом: в проеме, тяжело дыша, стояла она. Глаза недобро светились, руки сжимали громоздкий чехол и какую-то папку, набитую макулатурой. На губах застыло, кажется, одно из тех ругательств, что так часто доносились снизу.

Но вместо потока брани, к которой, кажется, неровно дышали все обитали дома 118, молчала. Лишь крылья носа яростно трепетали под тяжелым прерывистым дыханием. Наконец, не выдержав, опуская банальные приветствия и ненужные благодарности, она выдала это странное, словно отрепетированное «ты труп». Зло, спокойно. Не спрашивая, не обвиняя – констатировала факт.

Пожалуй, он ждал, что она выяснит то, что и так лежало на поверхности. Пожалуй, он бы даже начал меньше ее уважать, не сделай она этого. Нужды заглядывать в обвиняющие бумаги не было. Раньше имена мертвецов, по традиции присваиваемые на время рабочих вылазок, не приносили проблем, но век технического прогресса подсунул неприятное открытие – чертов интернет и правда знал и помнил все.

Говорить было больше не о чем, и она это поняла. А потому, вполне предсказуемо, стрелой вылетела наружу. Но дверь в 2В, к хлопку которой он уже приготовился, осталась нетронутой. Вместо этого загудел входной витраж – печально, протяжно, словно прощаясь с той, что так по-хамски обходилась с тонким стеклом.

Он вздохнул и подошел к креслу – в чехле оказалось оно. Идеально вычищенное, но сохранившее привычный запах. Единственная поблажка, которую он себе сделал за долгие века – оставил полюбившийся предмет одежды, в тайне надеясь, что никто не заметит контрабанды. Тайком пронесенная за грань вещица оказалась лучшим подарком – одним своим существованием напоминала, что даже пустота конечна, и где-то там, за плотной завесой, его все еще ждет мир. Казалось бы – такой пустяк, но все эти годы чертово пальто служило связью, звучало напоминанием, подпитывало надежду.

За последние дни он уже привык к 4В. Порой казалось, что квартира на Грин-стрит запросто могла бы стать тем самым домом, и оттого расставаться с ней и возвращаться к лысому клену через дорогу было грустно. Но, раз Элизабет Стоун была наделена не только острым языком, но и таким же острым умом, путь был один – на выход. Ни один нормальный человек не захочет жить по соседству с мертвецом. Представлять, что она бы сделала, узнай всю правду, и вовсе не хотелось.

Осознание случившегося накатывало медленно, волнами омывая холодные черные скалы. Разглядывая безукоризненно выглаженные лацканы, сначала поймал себя на мысли, что на улице действительно холодно.

Спустя пару мгновений, понял, что входная дверь так и не открылась, впуская мороз в дом 118. Потом прикинул, как долго упрямица стоит в морозной темноте. Одна. Завернутая лишь в тонкую ткань джемпера.

И вот уже ноги, спешно наверстывая упущенное, пропуская ступеньки, сами понеслись вниз. Глаза напряженно выискивали хрупкий силуэт, но ее нигде не было – словно извиняясь за все мучения, принесенные до этого, Грин-стрит решила заботливо спрятать ее в темноте.