Книга Обелиск, страница 90 – Полин Герц

Бросая в потрепанный саквояж свитера, майки и дурацкие трусы с принтами из старых комиксов, не смогла сдержать истеричный смешок: вот оно, ее «долго и счастливо» – темная пустая квартира, разбитые стекла, опасно притаившиеся в пушистом ковре, и шесть трупов за спиной.

Мастерс открыл не сразу, хотел было открыть и рот, но картина перед глазами была красноречивее любых слов: зареванная, бледная – стояла с протянутой рукой, как бездомные у вокзала. И впервые, без торгов и наигранных препирательств на выставленную ладонь опустился ключ от рухляди на колесах. Элизабет только кивнула и слетела с крутой лестницы, пропуская ступеньки. И усмехнулась – сломай она шею прямо сейчас, монстр из 4В, наверное, был бы счастлив…

– Что случилось, Эл? – больше всего сейчас Шону хотелось коснуться обнаженного плеча, торчащего из-под одеяла, нежно провести пальцами по светлым волосам, притянуть хрупкое тело к себе, подтверждая – эта ночь ему не померещилась, и в одинокой келье на краю мира действительно звучали рваные вздохи и тихие стоны.

Но ему не нужно касаться, чтобы почувствовать напряженную спину. Протянутая рука замерла в дюйме от кожи – будто он неосторожно взял слишком горячую чашку. Это тоже своего рода подтверждение, только совсем не такое, на которое он рассчитывал. Давя кривую усмешку, парень поднялся и направился в кухню: варить кофе и изображать Молота – никогда не унывающего, неизменно беззаботного и легкого. Это его роль на утро и на остаток жизни, если он хочет, чтобы Элизабет в ней осталась.

Она бездумно водила пальцем по ободку кружки, погруженная в собственные мысли – говорить хочется меньше всего, но понимала, что надо: многие, кого она знала, заслуживали бойкот, не оставляющий и шанса, но не он. Молот тихонько посвистывал, ковыряя яичницу, стрелял глазами, барабанил по столу, как и всегда, когда она оставалась у него на ночь. Но это утро другое – свист был совсем не мелодичным, завтрак пресным, в глазах не наскрести даже на слабую искру, а ловкие пальцы промахивались мимо несуществующих клавиш.

– Прости меня, – в голосе прозвучала неприятная хрипотца. Ей бы сперва прочистить горло, но она не на интервью, она на исповеди. – Я не имела права так с тобой поступать. И я пойму, если ты больше не захочешь меня видеть… Шон.

Произносить имя было странно, но отчего-то на душе стало спокойнее – Элизабет не сомневалась, что парень назвал настоящее. И не потому, что решил вспомнить их шуточное пари: словно понимал, насколько она нуждается в правде. И кто знает, не прошепчи он это имя ночью, что бы она сделала на утро. Шон Бертон стал ее якорем, удержал от необдуманных, заранее провальных решений. Шон Бертон ее спас. И вот она – благодарность.

– Пустяк, Эл, – бросил Молот, натягивая улыбку. – Все круто.

Не пустяк. Не круто. Но раз он решил – так тому и быть. И она тоже изобразила подобие хорошего настроения.

Впервые им не о чем говорить: слов не осталось, темы иссякли. И они бы так и провели это утро – в нервном молчании, объедаясь безвкусными яйцами, захлебываясь горьким кофе, вяло изображая приятелей, если бы не звонок. Спасительная трель телефона, оставленного где-то в одеялах, заставила подорваться, пересечь комнату, нервно покопаться в простынях и бездумно ответить на вызов. И будь она чуточку умнее, включи хоть подобие жалкой интуиции – ни за что бы не сняла трубку. Потому что беды не ходят поодиночке: они собираются компаниями, словно чертовы сектанты, стучат в двери, терпеливо ждут на пороге и никогда не разворачиваются на полпути.