Книга Обелиск, страница 94 – Полин Герц

Он всегда считал, что небо не кладет на плечи человека больше, чем он способен выдержать.

Он думал так, стоя на похоронах лучшего друга, с которым в детстве делил одно яблоко на двоих, с которым вместе отбивался от задир-одноклассников, с которым начинал общее дело. С которым рассчитывал провести старость, покоряя моря и горы, как они и мечтали еще наивными зелеными мальчишками. Но всегда волевой и храбрый Генри-Кремень Стоун не выдержал, потеряв единственного сына.

Питер Боуз думал, что человеку не дают ношу тяжелее той, что он способен вынести, бросая горсть земли на крышки сразу двух гробов: в одном любимая дочь, в другом – чудесный зять. Тогда у Питера Боуза на руках были перепуганная Рейчел и все ещё поломанная Элли. И он не мог себе позволить сдаться, хотя, бывало, думал уйти к Генри: спокойно присесть рядом с товарищем на какое-нибудь облако и, посмеиваясь, наблюдать, как их внучки вместе набивают шишки, вместе веселятся, вместе плачут, вместе живут.

Но сейчас, слушая отрепетированную речь священника и глядя на свою крошку Рейчел, навеки запертую в черной рамке, понимал, насколько был наивен и глуп все эти годы.

Небу было класть на человека.

И он бы ушел прямо сейчас, вслед за своим Генри, вслед за своими Кэтрин и Уильямом, вслед за своей Рейчел. И только холодные пальцы, крепко сжимавшие сухую ладонь, напоминали – нельзя. Рядом с ним стоит хрупкая девочка, так же, как и он, потерявшая всех, и подвести ее он не имеет права. Этого Генри ему бы никогда не простил.

– Давай, сядем, Элли, – слабо улыбнулся Боуз. – В ногах правды нет.

Она так же молча подняла уголки губ и аккуратно подвела старика к ровному ряду стульев. Стоун никогда не боялась кладбищ – давно привыкла, что любая, даже лучшая история, заканчивается здесь, среди безмолвных обелисков. Был человек – стал камень. И все, конец.

Невольно вспомнив первые похороны, те самые, с которых и началась череда вежливых кивков, разозлилась, тряхнув головой. Думать о родителях нельзя. Думать о дедушке нельзя. Думать о Рейчел нельзя. Рядом сидел обессиленный старик, так же, как и она, потерявший всех, и подвести его она не имела права. Потому он ее не подвел ни разу.

– Ты хочешь уйти, Элли? – дядя Пит мягко улыбался, осторожно наклоняясь и беря ее крошечную ручку в свою. – Никто не посмеет тебя заставить находиться здесь.

– Я боюсь… – пролепетала она, растерянно озираясь по сторонам. Вокруг только одинаковые холодные камни да кривые деревья. – Мне здесь страшно.

– Мне тоже страшно, – совершенно серьезно ответил старик, аккуратно подхватывая малышку на руки. – Поэтому пойдем-ка отсюда. Только предупредим твоего дедушку, что уходим, ладно? Не будем его волновать лишний раз.

– Он волнуется? – в теплых руках почти сразу захотелось спать, и она широко зевнула, пряча нос в теплом шерстяном пальто Боуза. – Из-за папы и мамы?

– Да, милая, из-за них, – Питер нежно погладил ее по голове, и прошептал еле-слышно, будто баюкая. – А еще он испугался, решив, что потерял и тебя. Больше не убегай от дедушки, хорошо?

– Хорошо… – и она заснула, забывая последние часы, полные непонятного страха: родители просто улетели на небо, а все вокруг почему-то плакали. Элли искренне не понимала, зачем они пошли всей толпой провожать папу и маму в это странное место, ведь улетают на самолетах, и надо было ехать в аэропорт. Что не все небо одинаковое, она поймет очень скоро – уже через пару месяцев туда улетит и дедушка Генри. И тогда она впервые заплачет по-настоящему.