Книга Невозможная хозяйка таверны «Драный кот», страница 211 – Йона Корппи

— Какой ценой?

Пальцы машинально сжались на чём-то холодном. Я опустила взгляд. Розовые лепестки казались почти живыми — они не потемнели, не осыпались, застыли во времени, как момент, который мама не позволила себе забыть. Она сохранила эту заколку. Даже после того, как узнала правду. Даже после того, как сбежала.

Почему?

Я провела большим пальцем по гладкой поверхности лепестков. Магия, сохранившая их, отозвалась лёгким покалыванием. Я попыталась представить, что чувствовала мама, когда брала заколку в руки. Не гнев — иначе она бы просто сломала её в ту же ночь, когда подслушала разговор. Не боль — тогда бы выбросила, чтобы больше никогда не видеть.

Нет… Я едко усмехнулась. Она сохранила её назло. Заколка не была памятью о любви. Она не позволила предательству разрушить себя, не дала лжецу власти над своими чувствами. Мама выбрала сохранить заколку, чтобы доказать, что правда о подлости того, кого она любила, её не сломила. Для меня эта заколка значила другое: я родилась на лжи. Но это не определяет меня.

Цветы дрогнули — стабилизирующая магия пошла трещинами. Я вложила в заколку всю свою силу, позволив аврорной магии растечься пламенем. Тонкие стебли начали увядать, темнеть, осыпаться. Розовый цвет исчез. От жара магии воздух вокруг моей ладони подёрнулся рябью. Я смотрела, как от заколки остаётся только серый пепел, оседающий на коже невесомыми хлопьями. Эта вещь больше не имела для меня значения. Образ мамы я смогу сохранить и без материальных символов.

— Аврорная сила показала тебе её последние дни? — задумчиво спросил папа, смотря на пепел в моей ладони. Его взгляд был тяжёлым, но понимающим.

Я молча кивнула, стряхивая потоком воздушной магии серые хлопья в камин. Они вспыхнули мгновенно, превращаясь в искры.

— И теперь ты злишься на её выбор?

— А ты разве нет⁈ — я вскинула голову. Пламя в очаге взметнулось выше, откликаясь на мои эмоции.

— Твоя мама сделала то, что считала правильным, — покачал головой папа. Он откинулся на спинку кресла, и тени от огня подчеркнули морщины в уголках его глаз. — Ты ведь знаешь, что Локи не играет в благородство. И знаешь, что он бы тоже не оставил тебе выбора. Она поставила твою свободу выше своей жизни.

— Но… — мой голос дрогнул.

— Тебе больно, потому что ты думаешь, что она выбрала неправильно.

Я закрыла глаза. Тишина сгустилась между нами, нарушаемая только потрескиванием поленьев в камине. А потом я тихо, почти неразличимо прошептала:

— Прости.

— За что? — в папином голосе прозвучало искреннее удивление.

— Ты не должен был тратить свою жизнь на меня, — выдохнула я. — Мне жаль, — подняла взгляд на папу. — Я прошу прощения, что тебе пришлось обо мне заботиться. Сожалею, что тебя заставили приютить меня.

Мне было невероятно трудно сказать это — признаться в том, что я навязанный магией ребёнок, — но он вдруг рассмеялся. Не просто усмехнулся, а по-настоящему рассмеялся, запрокинув голову назад. Его смех, глубокий и тёплый, эхом разнёсся по залу, отражаясь от стен.

— Доченька моя, — папа подался вперёд, опираясь локтями на колени. Его глаза искрились теплом. — Ты правда думаешь, что кто-то мог заставить меня?

* * *

— Я сам сделал этот выбор. Осознанно. И если бы мне пришлось снова принимать это решение, я бы не изменил ничего.