Книга Невозможная хозяйка таверны «Драный кот», страница 236 – Йона Корппи

— Ты действительно собираешься всё вернуть, как было? — в голосе Ксиан звучала странная смесь эмоций: горечь, надежда, затаённая боль. Она сделала паузу, словно подбирая слова. — Я думала… я так надеялась, что ты поймёшь.

— Ты ведь помогала мне, Ксиан, — начала я осторожно, чувствуя, как воздух вокруг нас наполняется напряжением, а ночные тени становятся гуще. — Почему же предала? Зачем заманила в ловушку Шао и Чендлера?

— Предала? — её голос сорвался на хриплый смех, в котором слышался шелест опавших листьев. — Ты привела сюда людей! В священное место! В мой дом! — последние слова она почти прокричала, а затем внезапно затихла, будто испугавшись собственной ярости.

— Ты была в столице, — внезапное понимание обожгло меня. — Служила там.

Ксиан дёрнулась, словно от удара. Её глаза потемнели от старой боли.

— Служила? — она рассмеялась, но смех больше походил на рыдание. — Я была собственностью. Игрушкой. Тысячелетиями люди держали меня на магической привязи, выкачивали силу для своих ритуалов, — она запнулась. — Потом просто запечатали здесь, как сломанный инструмент.

— И теперь ты решила, что все люди — враги? — резко вмешался Чендлер, его хвост нервно подёргивался, а чешуя отливала тьмой. — Блестящая логика.

— Ты бы мог понять меня! — Ксиан повернулась к дракону, в её глазах плескалась тьма веков. По коже пробежала рябь, обнажая истинную сущность — древнюю, как сами горы. — Разве твой род не страдал от людской жадности?

Я видела её насквозь — израненный дух, запертый в клетке страха и обиды, как дикое животное, слишком долго просидевшее в тесной клетке. Но в глубине этой тьмы, за завесой боли и гнева, всё ещё теплился свет надежды — крошечный, но несломленный. Сделав шаг вперёд, я протянула руку к её сломанному рогу, в котором, как в кривом зеркале, отражалась вся её искажённая суть. Аврорная сила потекла мягким потоком, не просто исцеляя, но предлагая то, чего она была лишена тысячелетиями.

— Что ты?.. — прошептала она, широко распахнув глаза.

— Возвращаю тебе свободу выбора, — ответила я мягко. — Ты можешь остаться той, кем стала. Или вспомнить, кем была до того, как люди исказили твою суть.

Рог восстановился, словно никогда не был сломан. Свет проник глубже, касаясь не только физической формы, но самой её сущности, смывая наслоения тысячелетий боли и страха. Ксиан задрожала, и её глаза посветлели, наполняясь зеленью весеннего леса.

— Я помню, — прошептала яогуай, и её голос зазвучал как шелест листвы.

Тело земного духа начало светиться, превращаясь в чистую энергию. Древнее дерево, которое Ксиан пробудила для призыва бессмертных, отозвалось, протягивая к ней незримые нити. Словно весенние побеги, тянущиеся к солнцу, эти связи наполнялись жизнью — не цепи заточения, а корни новой судьбы.

— Надо же, — Сунь Укун положил посох на плечи, небрежно свесив руки поверх него, и с притворной задумчивостью склонился набок. — Оказывается, древним духам можно просто предложить выбор. А я-то думал, такие драмы обязательно должны заканчиваться эпической битвой, — его глаза насмешливо блеснули. — Почти разочарован. Я ведь специально припас парочку… особенных приёмов.

Ночной ветер взъерошил листья в кроне древа, и мне показалось, что я услышала тихий, умиротворённый вздох — словно тысячелетняя рана наконец-то начала заживать. В шелесте листвы звучала не скорбь пленницы, а песня хранительницы, выбравшей свой путь. Я уважительно поклонилась древу-духу и поспешила к источнику.